Гамзатов против Адалло

Зато мы знаем и другой пример взаимоотношений писателя и власти — это пример Расула Гамзатова. Этот вообще вписался во власть и стал частью этой огромной машины по сбору налогов и принуждению к порядочной жизни. Я не осуждаю его, ведь и Пушкин в свое время дружил с царем — с Николаем I. И он тоже вписался во власть, правда, «дослужился» всего лишь до чина камергера, да и то лишь для того, чтобы бывать при дворе, куда так рвалась его супруга Наталья Николаевна Гончарова. А без придворного чина во двор попасть было невозможно. Завершая свою мысль насчет Расула Гамзатова, положение которого я в свое время охарактеризовал как «ссылку во власть», правда, добровольную, хочу сказать следующее. Каков Расул Гамзатов поэт — я не знаю, для этого его надо прочитать на языке оригинала, но его демонстративная и тесная дружба с властью сослужила дагестанской литературе плохую службу. И вот почему: успех поэта, писателя, логическим завершением которого становиться введение его во власть, тем более такую, какой была Советская, противоречит самой природе творчества. Наши земляки оказались сбиты с толку, они считают, что литература, поэзия — это тоже трамплин во власть, но только очень своеобразный, что так же, как все пути ведут в Рим, все наши дела лишь тогда ценны, когда приводят нас в руководящее кресло. Этим объясняется и тот курьезный факт, что у нас в Дагестане каждый второй — поэт.

Вероятно, если бы не пример Расула Гамзатова, то желающих стать поэтами было бы куда как меньше.

Б. УЗУНАЕВ

Статья «Приколы под расписку» газ. «Свободная республика», 9 сент. 2010г.

Из книги

«дайджест материалов о творчестве

и жизнедеятельности Адалло»

Я слушал в течении 4-хчасов в качестве первого слушателя поэму Адалло («Живой свидетель») и думал: как хорошо, что в нашей Дагестанской поэзии есть поэт с гигантским дарованием и масштабом, своим почерком, дыханием и очень остро выраженной социальной чувствительностью, иногда выводящей его «за рамки». Таким и должны знать читатели этого Большого поэта и гуманиста — без «причесывания» и политизации.

Мне хочется, чтобы каждый читатель увидел здесь свое отражение, историю, нормы нравственности и справедливости, представили себе варианты портрета Адалло, его поэтическую магму.

…Автору этих строк посчастливилось иметь дружбу с Адалло. Встречи с ним сопровождаются теплом и светом…

Ш. АЛИЕВ, Академик

Из статьи «О поэме Адалло «Живой Свидетель»

Он есть!

На фотографиях он совсем не такой, как в жизни! Самое первое впечатление о нём — какой красивый старец! Чистая белая кожа, аккуратно подстриженная седина и глаза, смотрящие куда-то внутрь тебя. Если бы я мог выбирать своим детям дедушку, выбрал бы такого. В нём всё! И горский аристократизм, и мудрость веков, и боль за то, что всё пошло не так, как хотелось бы, и счастье человека, любимого родными и нужного людям! Адалло весь этот вечер говорил со мной. И мне казалось, что я знаю этого человека всю мою жизнь, хотя и видел его впервые. Было много вопросов. Он не давал односложных ответов, но он заставлял думать и чувствовать.

Он — та тонкая нить, что связывает нас с прошлым. Он — горец в лучшем понимании этого слова! Потому терять драгоценное время на то, пока забудется история его эмиграции, — глупость. Как бы по-разному ни смотрели на его участие в событиях середины девяностых, он — наша общенациональная гордость. Он пишет и говорит так, как подсказывает его сердце. Оттого одни люди его любят и уважают, а другие — ненавидят. И то, что вокруг него возведена стена молчания, больше характеризует наше общество, а не его. Он такой, какой есть, и не нуждается в оправданиях. Он — поэт!

ГАЗИЕВ

Газета «Черновик» 5 Мая 2007

* * *

… Золото блестит независимо от того, хотим мы того или нет.

Пусть простит меня Расул Гамзатов, но любовь к аварскому языку воскресил в моей душе другой замечательный аварский поэт Адалло.

… Когда мне было 18 лет с упоением я перечитывал стихи из этой книги и удивлялся, как же все это проскочило через цензуру. Это была сплошная боль, трагедия души. Это была высокая поэзия. Но в славные времена «социалистического рая» нельзя было страдать, было приказано быть только бодрым и веселым, всегда жизнерадостным. А если кому-то плохо? Это не имело никакого значения. Единица — ноль! Человек — ничто! Только толпа веселых ребят-комсомольцев и угрюмо молчаливый народ, который уже разучился радоваться, проходя как стадо овец перед трибунами вождей, восклицали: «Идущие, на смерть приветствуют вас, великие Цезари!».

А сердце одинокого человека, затерявшегося в толпе, страдало от бессмысленности всего этого, от идиотизма положения и от невозможности что-либо изменить. И поэт писал стихи. Он выплескивал из себя кровь с кусками мяса и все это старался выразить в стихах — в этих сумасшедших иероглифах. Он писал не потому, что хотел памятника, а потому, что ему было больно, и он хотел хоть немного освободиться от плена захлестнувших его чувств. Таковы стихи Адалло.