Гамзатов против Адалло

Здесь я вынужден повторить ваши слова: «… но желчному человеку, который и написал-то не так уж много, по сравнению с кумиром XX века… Тот (Р. Гамзатов) десятитомники издает, а у этого (Адалло) и на один том еле наберется… ». К вашему сведению, неуважаемая, я уже издал 56 книг, в том числе 12 томов собранных сочинений, вышли мои книги и на английском, русском, турецком и арабском языках. Еще в начале двухтысячных годов только в Стамбуле в переводах на турецкий язык вышли мои четыре книги, а пятая в настоящее время находится в издательстве.

Вот и Огрызко пишет: «Поэт всегда видел себя только первым»… Мечтать не вредно и не трудно… Трудно стать первым, а еще труднее им остаться.

Пусть Вячеслав Огрызко простит меня, но я никогда не видел себя первым. С самого начала своего литературного творчества я видел себя выше, а аварскую пишущую шпану где-то там, внизу в глубокой, темной и вонючей яме. Мало кто делал попытки выбраться из нее. Но однажды, заметив проблески таланта, мне с трудом удалось вытащить оттуда одного молодого человека. С тех пор прошли годы. Он писал повести, пьесы, даже какой-то роман. Его хвалили. Стал редактором и даже замом главного. Совсем недавно он стал и лауреатом какой-то премии. При каждой встрече он мне говорил, что если бы не я, то он не имел бы все это. «О, как я благодарен тебе!» — повторял он часто.

И вот на днях я позвонил к нему и попросил организовать передачу для телевидения или, на худой конец, радио об одной малоизвестной, но крупной исторической личности. Тема ему понравилась, но сказал, что он не допустит, чтобы я участвовал в передаче. Почему? — спросил я. «Потому, — ответил он, что власти тебя ненавидят». Так, так, так. Я понял, что тот, кто вырос в той глубокой, темной и вонючей яме, несмотря ни на какие предложения о помощи, из нее не выходит: он навсегда остается там.

Понимаете ли вы, для чего я привел этот пример? А вот для чего. Когда-то вы перевели на русский язык мои стихотворения. Скажу прямо — перевели не так плохо. Я их печатал в своих книгах вместе даже с переводами Ю. Кузнецова, Ст. Куняева, Плисецкого. Почему же я в дальнейшем перестал сотрудничать с вами? Потому, что вы, набив руку на моих произведениях, жадно бросились переводить все, что попадет под руку. И все, что попадало вы подгоняли под одну гребенку. Что только стоят переведенные вами и чрезвычайно богато оформленные 38 или 40 томов (!) одного высокопоставленного чиновника, олигарха со множеством магазинов, ресторанов и других крупных доходных заведений? Они изданы не в Махачкале, а в С. Петербурге. Почему?

Из всего этого я сделал вывод: вы, далеки от истиной поэзии. Вы, на мой взгляд, -ремесленник. И ваши грезы — деньги, деньги, деньги. Не поэзия привела вас в Дагестан, а замужество и, конечно же, в основном не без моего жизненного легкомыслия вы оказались у золотой жилы, из которой и поныне жадно черпаете земные блага. Золотой жилкой стал для вашей семейки и Р. Гамзатов, которого вы называете не иначе, как кумиром планеты XX века. Конечно же, он ведь взращивал себе подобных преемников. Результат — ваш муж, бывший или настоящий, я не знаю, — стал председателем СП, вы являетесь его заместителем, а сын, не имеющий отношения к литературе — член Союза писателей России. Он же, ваш сын, незнающий ни один язык Дагестана, сидит в кресле главного редактора всех выходящих на национальных языках художественных журналов республики. Если кто-то вдруг спросит вас: как вам все это удается, вы же не скажете ему, что будучи украинкой или там иной национальности выдаете себя за русскую. Ох, как вы этим при ссоре когда-то напугали своего «кумира XX века». «Бывало и я с ним ссорилась, как и другие» — пишете вы в своих «мифах». Какое нежное воспоминание! А стакан с водой, который при ссоре полетел в его рожу? Ох, извините, в лицо?!.

Мне довелось работать со многими подстрочниками Адалло, как и с подстрочниками Кадрии и других талантливых дагестанских поэтов. И не было в них ничего такого глобально-философского, чтобы подняло поэзию Адалло на недосягаемую высоту. И даже совершенные переводы Юрия Кузнецова не спасли его творчество в целом:

«На высокой вершине

Я воду прозрачную пил.

Среди света и сини

Я слезы горючие лил.

Под ногами открылась

Свистящая бездна моя

И в глазах помутилось,

И горько я плакал друзья».