Гамбит Айвенго

– Все потому, что у них больше денег, – сказал Бомануар. – Богатство может быть источником силы церкви, но богатство может и испортить. Смотри, как оно на них повлияло. Наши обеты гласят, что мы не должны носить ни тщеславных, ни мирских украшений, ни плюмажей на шлемах, ни золота на уздечке или стременах, но вы только поглядите, что вытворяют наши браться по мечу в Англии! Они предаются всем грубым мирским увлечениям, от соколиной охоты до разврата. Им запрещено что-либо читать, за исключением того, что позволит их настоятель, однако они погрязли в изучении кабалистических тайн иудеев и волшебства сарацин. Им предписана воздержанность в пище, но как же ломятся их столы под весом роскошной еды! Их питьем должна была быть вода, но сегодня любой пропойца любит прихвастнуть, что перепил тамплиера! Души наших пречистых основателей, духи Гуго де Пейна и Годфри де Сент-Омера, а также благословенных Семерых, что первыми к ним присоединились и посвятили жизни свои служению храму, потревожены даже в самом раю! Я видел их в ночных видениях. Они сказали мне, Бомануар, проснись! Узри пятно на ткани храма, столь же темное и зловонное, как те, что оставляла проказа на стенах зараженных домов в старину! Воины креста, которым надлежит избегать взгляда дочерей Евы, как глаза василиска, живут в открытом грехе не только с женщинами своей расы, но и с дочерями проклятых язычников и еще более проклятых евреев. Я очищу ткань храма, Конрад, как и пораженные чумой нечистые камни, я удалю их и выброшу прочь!

В этот момент к ним приблизился сквайр.

– Великий магистр, – сказал он, – за воротами стоит еврей, он умоляет о позволении поговорить с нашим братом, Брайаном де Буа-Гильбертом.

– Ты правильно поступил, сообщив мне об этом, – сказал Бомануар. – Нам важно быть в курсе судебного разбирательства этого Буа-Гильберта.

– В донесениях сообщалось о нем, как о храбром и отважном рыцаре, – сказал Конрад.

– Да, так о нем и говорят, – сказал великий магистр. – Но брат Брайан пришел в наш орден угрюмым и падшим человеком, возможно, с намерением принять наши обеты и отречься от мира, но не по велению души, а как тот, кого какое-то легкое прикосновение разочарования довело до покаяния. С тех пор он стал усердным агитатором, лидером среди тех, кто ставит под сомнение нашу власть. Мне любопытно узнать, чего хочет от него этот еврей. Приведи его сюда, Дамиан.

Испуганного Исаака из Йорка привели в зал на встречу с великим магистром. Он приблизился, но, когда их разделяло три метра, Бомануар жестом приказал ему остановиться, и Исаак пал на колени в молитве.

– Говори, еврей, и будь краток, – сказал великий магистр. – Что за дела у тебя с Буа-Гильбертом? И не советую, еврей, говорить неправду. Если с твоего языка сойдет ложь, я позабочусь, чтобы его вырвали.

– Я доставил письмо, – заикаясь сказал Исаак. – Письмо сэру Брайану де Буа-Гильберту от приора Эймера из аббатства Жорво.

– Разве я не говорил, что мы живем в злое время, Конрад? – произнес Бомануар. – Цистерцианский приор шлет письмо солдату храма и не может найти более подходящего посланника, чем неверный еврей. Дай мне письмо.

Исаак протянул письмо, но Бомануар отшатнулся от него, ожидая, пока Конрад возьмет его и сломает печать.

– Читай, – сказал Бомануар.

Конрад прочитал письмо.