Гай Мэннеринг

– Мы сейчас установим, – тихо сказал адвокат, – что эти башмаки, которые были найдены в развалинах Дернклю, принадлежат Брауну, тому самому, которого вы застрелили, когда было нападение на Вудберн.

– А ну-ка, Солз, смерь точно ногу арестованного.

Мэннеринг пристально посмотрел на Хаттерайка и заметил, что тот задрожал.

– Ну как, эти мерки совпадают со следами ног?

Сапожник посмотрел на бумагу, потом на снятую им мерку и еще раз проверил ее.

– Они точь-в-точь совпадают, – сказал он, – с тем следом, который пошире и покороче первого.

На этот раз догадливость Хаттерайка изменила ему.

– Der Deyvil! – вскричал он. – Какой же там мог быть след, когда от мороза вся земля как каменная была!

– Да, только вечером, а не днем, капитан Хаттерайк, –

сказал Плейдел. – Но не скажете ли вы, где вы находились в тот день, который вам так хорошо запомнился?

Хаттерайк заметил свой промах, и упорное молчание опять словно сковало все черты его лица.

– Запишите все-таки то, что он сказал, – велел Плейдел писцу.

В это мгновение дверь отворилась, и, к великому изумлению всех присутствующих, вошел Глоссин. Этот почтенный джентльмен, тщательно все разведавший и подслушавший, убедился, что Мэг Меррилиз ни разу не назвала его имени. Произошло это, правда, вовсе не потому, что она хотела пощадить его, а потому, что допросить как следует ее не успели и она умерла слишком скоро.

Таким образом, он пришел к выводу, что бояться ему нечего, разве только признаний самого Хаттерайка. Чтобы предотвратить их, он решил набраться храбрости и присоединиться на время следствия к своим коллегам – судьям. «Я смогу, – подумал он, – дать понять этому подлецу, что спасение его зависит от того, будет ли он хранить свою и мою тайну. Сверх того, мое присутствие на следствии будет лучшим доказательством моей невиновности. Что же, если придется потерять имение, ничего не поделаешь, но я рассчитываю на лучшее».

Войдя, Глоссин низко поклонился сэру Роберту Хейзлвуду. Сэр Роберт, который начал уже было подозревать, что сосед его, плебей, вздумал загребать жар чужими руками, кивнул ему слегка головой, понюхал табаку и стал смотреть в другую сторону.

– Честь имею кланяться, мистер Корсэнд, – сказал

Глоссин, обращаясь к другому судье.

– Честь имею кланяться, мистер Глоссин, – сухо отвечал Корсэнд, придав своей физиономии выражение regis ad exemplar315, то есть по образу и подобию баронета.

– Добрый день, мистер Мак-Морлан, – продолжал

Глоссин, – вы неизменно за делом, друг мой!

– Гм! – отвечал наш добрый Мак-Морлан, не обращая особенного внимания на его любезные приветствия.

315 Наподобие того, которое было у царя (лат.)

– Господин полковник (тут он низко поклонился, но

Мэннеринг еле кивнул в ответ головой), мистер Плейдел

(он поклонился еще раз), я не смел надеяться, что вы явитесь на помощь нам, бедным провинциалам, теперь, когда у вас там идут заседания суда.

Плейдел понюхал табаку и взглянул на него одновременно и строго и язвительно.

– Будет он у меня знать, – сказал он тихо Мэннерингу, –

что значит старое правило: ne accesseris in con–silium antequam voceris316.

– Но, может быть, я пришел не вовремя, господа, –

продолжал Глоссм, который не мог не заметить, как холодно его приняли. – Это что, открытое заседание?

– Что касается меня, – сказал Плейдел, – я далек от мысли, что вы можете нам помешать. Уверяю вас, мистер

Глоссин, я никогда еще не был так рад вас видеть, тем более что вы мне, во всяком случае, еще понадобитесь сегодня в течение дня.

– Ну, в таком случае, господа, – сказал Глоссин, придвинув стул и начав перелистывать бумаги, – скажите, много ли вы успели сделать? Где показания?

– Передайте мне сейчас же все бумаги, – сказал Плейдел, обращаясь к писцу. – Знаете, мистер Глоссин, у меня все документы разложены в особом порядке, и, если кто-нибудь другой их будет трогать, я потом ничего не найду. Но мы сегодня еще обратимся к вашей помощи.

Глоссин в своем вынужденном бездействии взглянул украдкой на Хаттерайка, но ничего не мог прочесть на его

316 Не являйся на совещание, прежде чем тебя не позовут (лат.).

мрачном лице, кроме злобы и ненависти ко всему, что его окружало.

– Только справедливо ли это, господа, – сказал Глоссин,

– что бедняга закован в такие тяжелые цепи; ведь он вызван только для допроса.

Этими словами он хотел дать арестованному почувствовать свое расположение.

– Он уже один раз бежал, – сухо сказал Мак-Морлан, и

Глоссин был вынужден замолчать.

Меж тем ввели Бертрама, и Глоссин, к своей досаде, увидел, что все очень дружественно с ним поздоровались, в том числе даже сэр Роберт Хейзлвуд. Бертрам рассказал о своих детских воспоминаниях так просто и скромно, что в искренности его нельзя было сомневаться.

– Это, кажется, больше похоже на гражданское, а не на уголовное дело, – сказал Глоссин, вставая, – а так как вы, господа, очевидно, знаете, что мнимое родство этого человека с Бертрамом затрагивает и меня лично, я попрошу вашего позволения удалиться.