То, чего не дала французская революция — неограниченное равенство, счастье, просвещение и уверенность в завтрашнем дне, — обещала народу «Тайная директория», вошедшая в историю под названием «Заговор во имя равенства». Бабувисты обещали раздать голодающим продукты и одежду, заселить бедняков в дома богачей. Их программа была уравнительской, но это была первая попытка связать революционную борьбу широких масс в идеями коммунизма.
В мае 1796 года Бабёф, к тому времени уже находившийся на свободе, и его друзья были арестованы: провокатор — офицер Гризель, пробравшись в их ряды, выдал все сведения о подготовке восстания и участниках движения. Известие о том, как заговорщиков в железных клетках везли в небольшой городок Вандом и как с ними расправились, достигло Лиона. Здесь также действовала тайная организация бабувистов. Авторитет правительства Директории, которое пыталось силою оружия укрепить свои позиции, падал.
Проект «аграрного закона», выдвинутый Бабёфом, был великим приближением к «совершенному» равенству. В этом сказывался его утопизм. Раздел общинных земель, конфискация сеньориальной собственности, раздача всех дворянских и церковных земель в «долгосрочную аренду» приведут не к «равенству без обмана», а, наоборот, к бурному расцвету капиталистических отношений — этого, конечно, Бабёф не понимал и не предвидел. Но в условиях революционной ломки феодального землевладения такая возможность вполне соответствовала интересам тех социальных групп, которые он представлял.
В своем плане установления полного социального равенства Бабёф рассматривает и вопрос о женском равноправии. В одном из его июньских писем 1786 года содержатся блестящие страницы, посвященные необходимости уравнения в правах женщин и мужчин, близкие по духу к будущим высказываниям Шарля Фурье. Подчиненное положение женщины Бабёф считал самой гнусной несправедливостью современного общества.
…По торговым делам фирмы Шарль побывал еще рая в Безансоне и, возвратившись в Лион, для себя отметил, что в этих двух городах, как нигде, торжествовала контрреволюция. И как пресса ни трубила о «процветании нации», было очевидно, что «свобода труда» бросила труженика на произвол хозяев и хищников-спекулянтов. Нужду народа, безработицу и спекуляцию никакими лозунгами прикрыть было невозможно.
Шарлю приходилось все чаще видеть на лионских улицах толпы безработных. Эти несчастные в лохмотьях и без башмаков подбирали отбросы в кучах мусора. У церкви, театра или магазина — всюду нищие. Они рады полуфранку, за который можно купить ломоть хлеба или горсть гороха.
В кафе или залах торгового дома можно было услышать жалобы чиновников: цены на дрова повысились, торговцы продают мясо, не считаясь с таксой… среднему служащему хватает жалованья, чтобы прокормить семью, всего лишь на один-два дня… торговцы перестали давать в кредит, всюду нужна звонкая монета… Участились сообщения о грабежах.
Шарль понимал, что только голод заставляет служащего, разорившегося рантье или безработного ткача выходить грабить на большую дорогу. Газеты писали о самоубийствах. Кризис не обошел и торговый дом, в котором служил Шарль. Он видел, что магазины завалены редкими и ценными товарами, но они недоступны народу. В то же время кучка лионской торговой буржуазии купалась в роскоши, скупала бриллианты и особняки.
Картины тяжелого положения тружеников Лиона послужили Фурье основой для таблицы несчастий пролетариата, которую он составил через много лет. По его словам, этот класс один несет бремя всех повинностей, которых не знает богач, один вынужден заниматься ненавистным трудом. Этот пролетарий наживает болезни, увечится на опасных работах, медленно умирает в плохих больницах. Если его сын идет в армию, то сын богача откупается. Сети богача неизбежно впутывают в проституцию жену и дочь бедняка. Он лишен судебной защиты.
Фурье делает свои первые заключения: существующее положение вещей никогда не обеспечит трудящемуся человеку счастья. Нужно изобилие продуктов — тогда только не будет голодных. Там, где каждый печется лишь о своей выгоде, это невозможно. Может быть, людей объединит и увеличит количество продуктов совместный труд? Что, если ассоциация изменит положение человека в обществе?
Об ассоциации он уже наслышан. На родине, в провинции Франш-Конте, до сих пор существуют крестьянские ассоциации по изготовлению сыра. Эти общественные сыроварни — «артельные сырни» — принадлежат чаще всего беднякам, крестьянам с предгорий, которые сообща содержат коров и делят доход между собой. Они совместно нанимают сыровара, который по три раза в день принимает от них молоко и отмечает зарубками, сколько у кого принял. Сыра при такой организации изготовляют больше, занимаются этим реже, а труда затрачивается меньше. Но это объединение только производственное. Нужно решать вопрос так, чтобы изменить весь уклад жизни человека.
В Нидерландах, Германии, на севере Франции, где молодому коммивояжеру удалось побывать по торговым делам за эти годы, он видел, что люди сами создают общины по опыту моравских.