Ягненок приподнял голову, поглядел на Нимау черными, ничего не выражающими глазами. Та ткнула посохом ему в морду. Где-то вдалеке, со стороны входа, затрещало радио. Справа от загона заскрипела джингл-белсом новогодняя гирлянда, намотанная на большой валун.
– Это что… – я только заметил воржавевшую в него рукоять, – меч в камне?
Нимау обернулась, сверяясь.
– Сделает унылым любой пейзаж.
– Тот-самый-меч-в-камне? – на всякий случай переспросил я.
– Который нужно вытащить, дабы доказать право на трон? – скучающе уточнила Нимау.
Я кивнул. Она пожала плечами. Красно-сине-желтые отблески плясали по одному из главных артефактов британской мифологии.
– Не думал, что это тоже атрибут… Мне казалось, его-то точно выдумали. Но почему он тут?
– Меч в камне подтверждает легитимность власти.
– И?
– И?
Скрипя сотней старых качелей, гирлянда на булыжнике изничтожала мою любовь к зимним праздникам.
– Лучи-и-иночка… – с усмешкой протянула Нимау. – Водрузи эту штуку перед чьими-то палатами, объяви о ее назначении, позволь окружающим смеяться, браниться, не верить и обязательно убедись, что все поняли – ее невозможно уничтожить. А после – жди. Ту упоительную, предваряющую межпланетарную смуту секунду, когда чья-то рука с прямой трансляцией на весь мир возденет эту ржавую палку к небу, ведь тогда…
– Она права.
Бог знает сколько Ариадна стояла за моей спиной.
– Господи! – отдернулся я. – Не делай так!
– Извини, – в тысяча третий раз повторила она и поглядела на валун: – Меч-в-камне ответственен за большое число исторических кровопролитий. Дедал верно сделал, что отправил его сюда.
– Исторических?.. Да о нем всего одно упоминание в огромном цикле…
– Он был использован больше раза. Поверь.
Нимау подошла к валуну, отыскала темно-зеленую коробочку на конце гирлянды. Я только хотел предложить свою высокотехничную помощь в прекращении акустической экзекуции, как раздался треск, затем хруп, и музыка посыпалась из бронзовой ладони смятыми пластиковыми кусочками.
В руке у Ариадны была книга. Учитывая декорации, я не удивился бы древнему, испещренному рунами талмуду, но, судя по замыленным трагическим спецэффектам на мятой обложке, это был какой-то женский роман.
– Так. – Я поднял взгляд. – И?
Ариадна разломила пополам хлипкий корешок.
– Только я не знаю, как ее читать.
– По слогам? – предположил я.
Ариадна равнодушно перевернула страницу.
– Вместе с янтарем предыдущий Минотавр дал мне эту книгу. Он всегда возил сюда странные вещи, так что никто не удивился. В книге были загнуты две страницы, а на их уголках стояло два перламутровых пятна, – Ариадна протянула мне разворот. – Думаю, он запечатлел здесь обе искры.
– Запечатлел? – Я забрал книгу, рассеянно пролистнул страницу. – В каком смысле?
– Свет мой, зеркальце, скажи-и-и… – протянула Нимау, проплывая за Ариадниной спиной.
Ариадна повела головой вслед ее голосу и продолжила:
– Амальгама. Я никогда не видела, как Эрнст пользовался ей, но Стефан говорил, это что-то вроде ртутных чернил. Ими можно переносить информацию об одном объекте на другой.
– Да всю правду доложи-и-и-и… – донесся голос Нимау уже откуда-то из-за шкафов.
– Говорящее зеркало! – крикнул я ей. – Спасибо, я понял!
Но, конечно, не понял.
– Оно не говорило в буквальном смысле, – продолжила Ариадна. – Но из-за слоя амальгамы позволяло следить за помеченными вещами. Говорят, Эрнст запечатлел жизненные показатели своей контрфункции на наручных часах. Так он следил за ней между встречами.
– То есть… С помощью этой книжки мы можем узнать, где искра сейчас?
– Искры, – поправила Ариадна. – Но да. Именно Эрнст предложил использовать для атласа механизм амальгамы. Но атлас сделан специально под Минотавра и преемников, чтобы обеспечить конфиденциальность данных, а амальгаму может прочитать любой, кто…
Она вдруг замолчала.
– Атлас. Разумеется.
Я вздрогнул от продолжения мысли.
– Неужели… его тоже…
Ариадна кивнула.
– Вот почему она не тронула нас в галерее. Им нужно было добраться до атласа. Любой знает, что с его помощью Минотавр следит за атрибутами.
– Любой, кто возит их в Эс-Эйт… – пробормотал я.
– А их выбирают из тех, кого лабиринт допустил к Минотавру.
Ариадна протянула руку, а я даже не понял, зачем мне ее раскрытая ладонь.
– Книга, – сказала Ариадна.
– Книга, – бессмысленно повторил я.
Но, сколько бы я ни цеплялся за мысль, что знал этих людей вечность, а жизни их, как и моя, принадлежали другому человеку, – все это было, черт возьми.
Это был один из нас.
– Мне жаль, – сказала Ариадна.
– Неправда, – откликнулся я. – Ты ничего не чувствуешь.
– Я помню это выражение лица. Я знаю, что оно значит.
Я сунул ей книгу и отвернулся. Рунчик меланхолично рыл копытом янтарь.
– Я… я так сильно не хочу, чтобы это был кто-то из нас… что готов закрыть на все глаза и просто позволить этому происходить.
Наверное, я в жизни не говорил слов ужаснее. А думал еще хуже. Перебирая имена, торговался с неизвестностью – хоть бы не
Или
Или…