Функция: вы

Я дернул ногой, проверяя узлы. По затекшему телу пробежали тысячи иголок. Алиса приблизилась, широко шатаясь, будто мы гнали двести километров в час. Случайное убийство сейчас далось бы ей проще умышленного. Привалившись к кухонной стойке, аккурат напротив меня, она сползла на пол и удивленно выдохнула:

– Ух! Так лучше…

Я молчал. Она поочередно вытянула ноги, целиком занимая свободное место на полу.

– Я думал, мы больше не увидимся, – наконец молвил я.

– А мы не видимся. Я призрак… – Она задумалась. – Как в Гамлете.

– Или в Макбете.

Алиса близоруко сощурилась:

– Так и знала, что ты любишь пожестче.

Я смотрел на нее, знакомую, о которой я не знал ни единого факта. Кроме того, что много лет назад ей удалось невозможное – победить Стефана. Не дать ему оказаться правым хоть на чей-то счет.

– Давно он ушел?

Алиса скучающе поплескала содержимым бутылки:

– Ну так… На прошлой.

В нынешней водки не было на треть, но я видел: на Алису действовал не только алкоголь. Было что-то еще, сильно покрепче. С чего не возвращались.

Она и не собиралась.

– Ты злишься? – пробормотала, потому что я по-прежнему на нее смотрел. – На то, что случилось в магазинчике?

– Да.

– Если что, ты первым начал… Не надо было…

– Я злюсь на то, что вы убили человека, который пытался вам помочь.

Алиса удивленно моргнула:

– Ну да… Убила. Но в мире стольких людей убивают. Каждый час. Ты злишься из-за них всех, что ли?

Я промолчал. Алиса с усилием подалась вперед.

– Точно… Ты же из этих. – Она опустила ладонь себе на ключицу и глухо похлопала. – Из тех, что со счетчиком. Я видела… Когда мы ложились в отеле.

Крестик, не сразу понял я, как и то, о каком она говорила отеле. Потом вспомнил. В квартале Эс-Эйта. Вечность назад.

– Ну и? – Алиса глянула в бутылку. – Как бог уживается со всем этим?

– Нормально.

– То есть… Он существует?

Я отвернулся.

– Неважно.

Госпожа М. смотрела в мою сторону, но вряд ли на меня. Всего неделю назад мне казалось, что мир расколдован. Не ясен – но закономерен. Не справедлив и честен, но. Теперь же я не понимал, зачем миру разум, если и им тоже множилась боль.

– Не важно, – повторил, – существует ли бог или нет. Главное – что́ мы делаем для того, чтобы он был.

Алиса рассмеялась, но мне было плевать. Я устал от рациональности. Не все вещи нуждались в ее плоти.

– Любим ближнего, например? Тогда я впереди всех.

– О, – повернулся я. – По-вашему, это любовь?

Она сощурилась, но беззлобно. На свет.

– По-твоему, нет? Потому, что мы со Стефом убиваем?

Я промолчал.

– Как-то это не по-христиански – отказывать в любви тому, кто немножко отходит от правил.

– Я не отказываю, – пожал я плечами. – Просто это слово намного больше романтических взаимоотношений двух людей, даже если они продолжаются после чьей-то смерти.

– Слово, – вторила Алиса. – Слово, ну точно, – посмеялась она. – Для тебя любовь – просто обмазанное соплями и моралью слово. Ты не любишь.

– Люблю.

– Не по-настоящему.

– Вы ничего обо мне не знаете.

Ее стекающая усмешка прояснилась. Алиса лениво воздела бутылку и сказала вместо тоста:

– Беспородье – тоже порода, малой.

Я сделал вид, что не понял.

– Я прошла шесть лет детдома и две приемных семьи, прежде чем поняла, как вести себя… Плакать, когда больно. Смеяться, когда хорошо. Не наоборот. У меня было чертовски много возможностей изучить нюансы нашей природы. Я тебе еще в галерее сказала… Я знаю эти глаза.

– И? – холодно уточнил я.

– И, – хмыкнула она. – Ты ссыкло. Боишься, что тебя все бросят. И потому либо бросаешь первым, либо выбираешь тех, с кем нет шансов по определению. Такие как ты везде ищут подтверждение, что любовь – это катастрофа, чтобы с чистым сердцем отказаться от нее. Только это ложь. Ты лжец. И трус. Самый обыкновенный. У тебя нет права осуждать тех, кто на арене.

О, я и не осуждал. Лишь не мог понять, где заканчивалось равенство между человеком и человеком, и один вдруг становился больше другого и, пользуясь этим, говорил: ну да, просто убийство. Просто смерть. И мне бы спросить ее, где же место любви, между убийством и смертью – где она, такая настоящая? Но это было бы слишком легко. Не понимать другого – легче легкого.

Алиса с усилием вскарабкалась по плите. Я напрягся, когда она принялась шарить по кухонному шкафчику, сбрасывая в ноги содержимое полок.

– Прекратите, – попросил.

Она прекратила. Потому что перешла к ящикам снизу, а там лежал большой кухонный нож. Я выпрямился, пытаясь что-то сказать на ее – его – приближение.

– Тсс, – Алиса приложила лезвие к губам и опустилась на пол.

Минуя ступор, я почувствовал, как на ноге натянулась веревка.

– Зачем вы это делаете? – Заглянул под стол.

Пиля ножом узел, Алиса усмехнулась:

– Плохие девочки ненавидят макраме.

Не сразу, но у нее получилось освободить нас. Веревка опала. Алиса выпрямилась, и ее тут же повело. Нож стукнулся об пол. Шатаясь, она вернулась за бутылкой.

– Он не стал бы возиться, – пояснила после пары глотков. – И ты остался бы без ноги.

– Спасибо, – не сразу нашелся я.

Она насмешливо развела руками, окинула трейлер мутным взглядом: