Я увидел людей раньше, чем признал длинный зазубренный забор – тот подпирал поседевшие за осень кроны. Человек пять ждали у ворот. Еще столько же растянулось живой цепью вдоль дороги. Я остановился поодаль, пытаясь отдышаться и разглядеть лица в желтой фонарной мороси. У входа на территорию стояла стюардесса. Я узнал бы ее из тысячи. Еще мужчину рядом в темной военной форме – я видел его между этажами лабиринта буквально пару часов назад.
– Господин преемник, – кивнула стюардесса, когда я подхромал к воротам.
Легкие горели. Мир ложился в диагональ.
– Пожалуйста… Я тут… Проведите меня к нему.
Дедал молча расступился. Стюардесса вошла на территорию больницы, и я, все еще пытаясь отдышаться, двинулся следом.
Во дворе функций было намного больше. Люди стояли на газоне, сидели на лавочках в густых ясеневых тенях, но особенно много их оказалось под окнами длинного пятиэтажного корпуса, что даже в темноте выглядел дороже и новее остальных. В воздухе витал запах свежего ремонта.
– Неоправданное высокомерие, – услышал я, идя вдоль окон.
Стюардесса промолчала. Голос преследовал нас, перетекая из человека в человека.
– Аффекты разрушительны.
– У злобы и гордыни нет оптимизирующих функций.
– Он умрет, если не продолжить лечение.
Перед входом в здание нас ждала юная девушка, почти девочка. Я узнал ее по белому платью и полотну распущенных, достающих до пола волос.
– Господин преемник, – молвила госпожа-старший-председатель. – Будьте благоразумны. Позвольте спасти его.
Стюардесса молча прошла мимо девочки и открыла дверь.
Внутри было пусто и темно. Миновав опущенные турникеты, мы прошли мимо лифтов к служебным коридорам, и только тогда, в чуланном свете лампочек на аварийной лестнице, я тихо спросил:
– Что он задумал?
– Мы почти пришли, – ответил Дедал.
Мерный звук каблуков напоминал счетчик метронома.
Поднявшись на последний этаж, мы вышли в темный зал, заставленный круглыми кафетерными столами. Верхнего света не было, но в глубине стояли длинные торговые прилавки и прозрачные холодильники. От них исходил резкий синий свет.
Я ожидал, что Дедал поведет меня дальше, но за спиной отчетливо пискнул, а затем лязгнул автоматический замок. Обернувшись, я увидел, что остался один. По лестнице в обратную сторону защелкал метроном.
Напряженно оглядываясь, я прошел вдоль столиков.
– Я здесь, – позвал в темноту. – Привет.
– Хей, – раздалось откуда-то издалека, и, щурясь, я заметил между холодильниками черный провал подсобки. – Минуту.
Я приблизился к прилавкам. Под подошвой хрупнули осколки. Проследив за их электрическим бликованием, я заметил разбитую витрину, а в ней распотрошенные обертки из-под орехов и батончиков.
Хольд вынырнул из подсобки, застегиваясь. На нем был какой-то рабочий комбинезон, совершенно идиотский в его положении, но куда сильнее меня поразило лицо. Как у покойника в сорокаградусную жару. Даже полумрак не оказался к нему милосерден.
– О, боже, – сказал я.
– Ага, – Хольд отдернул рукава, категорически ему короткие. – Но не в платье же с голым задом вальсировать.
Мы смотрели друг на друга через прилавок и молчали, пытаясь разглядеть того, кому могли доверять. У него получилось первым:
– Телефон?
Я молча выложил его на стойку. Хольд подобрал, прожал пару кнопок.
– Заряженный! Воистину, у каждого своя оптимизирующая функция.
– Что происходит? Что ты задумал?
Вместо ответа он стал набирать сообщение. Внутри меня все звенело от подавляемых воплей. Я уперся ладонями в прилавок:
– Реальность, ау!
Не прерываясь, он поморщился и взялся за правый бок.
– Если ты нашел телефон, значит, нашел и билеты.
– Нашел.
Хольд кивнул. Он не был против.
– И тело троицы?
Я открыл рот, но не издал ни звука. Подняв взгляд, он нетерпеливо пояснил:
– Девушка, которую вы встретили у меня, когда вернулись с искрой. Платиновая блонда. Ты нашел ее?
Я моргнул и переспросил:
– Госпожу М.?
Синяя мертвенность его лица прояснилась:
– О-о-о… Даже так…
Я смотрел, понимая слова, но не смысл. Нашарив на комбезе карман, Хольд спрятал телефон и деловито уточнил:
– А покурить не принес?
– Нахрен иди! Ты можешь объяснить, что происходит?!
– Окей-окей, Дедала попрошу…
– Я в тебя стулом кину! Клянусь! Если ты не начнешь рассказывать прямо сейчас, я возьму вон тот – и…
Дернувшись к ближайшему стулу, я вцепился в пластиковую спинку, уверенный, что убить его прямо сейчас будет гуманнее для нас обоих.
– Смотрю, эти дни не одному мне тяжело дались, – невозмутимо заметил Хольд.
Я грохнул ножками об пол:
– Ты эти дни в кровати провалялся.
С моего места выражения его лица было не различить, но, когда он двинулся, выходя из-за прилавка, я понял: это боль. Держась за бок, Хольд отошел к окну, куда не докатывал свет холодильников, и скупым кивком предложил мне составить компанию.
Я подошел. Мы сели напротив друг друга.
– Так значит, госпожа М. – это троица? – спросил я.
– Тело троицы, – поправил он. – Это важно. Сама троица мертва.
– Но я думал… то есть ты думал, троица написала картину и письмо декомпозитора.
Хольд с усмешкой посмотрел в ночь, бликующую далекими городскими огнями:
– Я ошибался.
– Быть не может…