– А ты?.. – прошептала Криста сквозь сон. – Ты никогда не плачешь…
Я снова закрыл глаза:
– Так только кажется.
Не знаю, сколько прошло времени, пока мы спали. Может, не больше минуты, а может, все полчаса. Но это была жизнь, вложенная в жизнь, и мне снилось, что я врос в пол, покрылся пылью и мхом, умер, сгнил, дал начало миллиону травинок, пока существо под боком, родное, человеческое, прогревало все мои омертвевшие места. Но потом что-то вытолкнуло меня наружу. Влажные ростки еще раздвигали сыпучие ребра, тепло чужой близости еще заменяло им солнце, но, открыв глаза, я неподвижно смотрел в стену напротив, и тонкой струйкой из меня исходил покой. Белые коридоры, понял я. Океаны в телевизорах. Их не было. Я только что спал, как нормальный человек, но так не должно было быть. Это напомнило, где мое место. И оно было не рядом с ней.
– Просыпайся, – прошептал я. – Надо заказать тебе такси.
– Нет… – пробормотала Криста, прячась мне в плечо. – Я всё. Я навсегда.
Отстранившись, я взял ее за плечи и заставил выпрямиться.
– Да. Ты навсегда.
Она окрепла, заморгала, пытаясь вспомнить меня в лицо:
– Кажется… У меня есть налик… – Вспомнила заодно и это.
– Прекрасная новость, – потому что я понятия не имел, где наша с Ариадной карточка. – Где?
– Не знаю… – Криста огляделась. – В плаще, наверное.
– А плащ где?
– Плащ? – тупо переспросила она. – Что?
Водопады моей грохочущей нежности разлились и наконец затопили соседей. Я засмеялся в голос.
– Будем надеяться, он в гардеробе.
Фея за гардеробной стойкой выслушала меня с уже знакомым равнодушием – все, кто носил смокинги с чешуей на рукавах, отличались каким-то глухонемым присутствием духа.
– Потрясающая история, – сообщила она с интонацией прямо противоположной. – Но без номерка сначала штраф, потом вещи.
Я окинул взглядом ряды вешалок за ее спиной. Опустив голову, Криста стояла рядом со мной и ковыряла пальцем щербинку на бортике стойки.
– Понимаю. Но вы посмотрите, пожалуйста, он вообще висит где-нибудь? Желтый такой дождевик. Вдруг она не потеряла номерок, а изначально ничего не сдавала.
Фея выдержала паузу и повторила:
– Сначала штраф, потом вещи.
Вздохнув, я попросил озвучить сумму.
– Не… – доверительно сообщила Криста, мотая головой, – у меня только фиолетовенькие…
На языке ее внезапной дискалькульной регрессии это значило: платить нам нечем. Но это было очевидно и без заявленного количества нулей.
– Я возмещу. Честно. Только посажу ее в такси.
– Сначала штраф…
– Ой, да бросьте! Вы же все равно найдете его где-то на полу, когда народ разойдется!
С нарочитой леностью фея облокотилась на стойку. Затем повернулась к Кристе:
– Тот самый, что ли?
Криста покачала головой, задумалась, кивнула. Снова задумалась, припоминая, о чем задумалась, издала бессодержательный мыкающий звук. Перекусив этим ворохом противоречивых сигналов, фея неохотно выпрямилась и направилась к вешалкам.
Я не стал уточнять про того самого, спросил только:
– Ты часто здесь бываешь?
– Бываю… – заболоченным эхом откликнулась Криста. – Но ты не волнуйся… Здесь безопасно… Даже наркотиков нет…
Есть, подумал я, заметив в глубине гардероба всполох желтого нейлона. Вы все и есть.
Такси мы вызвали с ее крошащегося априкота. В кармане дождевика нашлась одинокая фиолетовенькая, и без простоя ее хватало впритык. Я помог Кристе одеться, застегнув каждую молнию и клепку, затянув все возможные узлы. Это было бы глупо, если бы не было всем, что я мог.
На улицу Криста поплыла, как шарик. Мне оставалось только вовремя открывать двери. Что я и сделал, выпустив ее первой в холодную заполночь, где Криста неожиданно всколыхнулась, сбивая нам шаг.
– Как-то тут людно для будней…
В разжиженном эхе музыки на нас пристально молчало два десятка людей. Я узнал их. Я видел некоторых из них. Сейчас это были люди, просто люди, неприметные тени ночного города, но я помнил их просверленные дыры зрачков в ободах раскаленного солнца.
Я взял Кристу за руку. Такси ждало, прижавшись к обочине. Я сделал шаг навстречу ему, но и двум десяткам людей тоже. К счастью, Криста была слишком пьяна и не замечала неладное, и я, прикладывая титанические усилия к тому же, вел ее, повторяя про себя: она не тронет нас, не тронет. Она не тронет
Усадив Кристу на заднее сиденье, я сразу же расплатился с водителем.
– Хороших снов, – прошептал уже снаружи.
– Хороших снов, – тихо вторил салон.
Я закрыл дверь. Машина загудела. В полосу приоткрытого окна просунулись пальцы. Я коснулся их, соединяя наши отпечатки, узор к узору, и так, без взглядов и слов, мы пообещали встретиться снова. Потом такси двинулось, размыкая наши миры, оставляя мне лишь фантомное свечение рыжих волос сквозь тонировку заднего стекла. Вскоре исчезло и оно.
Тогда я обернулся.
В большинстве своем госпожа-старший-председатель потеряла ко мне интерес. Лишь одна функция стояла рядом. Я уже видел ее – взаправду, в реальности. Это была уборщица, которую мы встретили в лифте перед тем, как подняться к Мерит Кречет. Хлопковая кудряшка выбивалась из-под черного головного платка.