Фулл сайз. Только не в меня

– Я не знал ничего. Федор мне не успел сказать. Ты сам себя загнал, убил нашего друга, моего брата, Дашку, Сколько еще жертв ты за собой потащишь? Только это ведь не спасет тебя, – Макар ухмыляется, как и всегда. Его улыбка похожа на оскал. Он жив, жив и это понимание помогает мне наконец-то начать чувствовать. Холод обволакивает тело, смешиваясь с ужасом. Меня трясет, словно в лихорадке. Но зато я наконец ощущаю ясность в мозгу. И понимаю, что мы с Макаром приговорены априори.

– Дядя Боря, мне больно, – шепчет малышка, и я задыхаюсь от ярости. – Пусти меня.

Делаю шаг вперед, и это легкое движение отвлекает монстра. Всего на миг. Маришка юркой змейкой выворачивается из захвата и падает на мерзлую землю. У нее нет шансов, если я не отвлеку на себя внимание обезумевшего зверя. Пистолет больше не пляшет бессистемно в руках убийцы, он просто танцует смертельный танец, мечась между мной, Макаром и Маришкой. Девочка лежит на земле, раскинув в сторону руки, словно снежный ангел. Рыжие волосы рассыпались по белому, похожему на пух покрывалу. Я делаю свой выбор. Это же так просто. Начинаю разбег, стараясь не думать, что будет там – за чертой.

– Вера, нет, – крик Ярцева только подгоняет меня. Я рвусь вперед, чтобы укрыть мою доченьку. Никому не отдам. Больше никогда. Боли нет, просто что-то огненное откидывает меня назад, опрокидывает на спину. Я слышу звериный рев мужчины, который, знаю, хорошо воспитает мою малышку. А потом еще один выстрел, детский плач, заглушающий собой все остальные звуки. Но слышу я все это уже проваливаясь во тьму.

Макар Ярцев

Вера лежит на земле вся в алом. Белая дубленка, белые носки, белые голые ноги, и лицо снегурочки пропитаны кровью. Моя дочь ползет к ней, утопая голыми ладошками в сугробах. А я снова умираю. Но не могу уйти, пока не закончил то, ради чего все еще существую.

Борис твердым шагом идет в сторону моей дочери. Нашей с Верой дочери, за которую она готова умереть. Да и я не позволю дурному случиться с моей девочкой.

– Эй, ты ничего не забыл, – хриплю я, делая бросок вперед. Врезаюсь в каменное тело друга детства. Пистолет он выпускает от неожиданности, но мне плевать на оружие. Я хочу его терзать голыми руками за то, что он сотворил с нами. Наношу удары, один за другим.

– Я ведь тебя в пыль сотру, как всегда, как в детстве было, дурак ты Ярцев. Мы с тобой друзьями никогда не были, как ты считал. Мы были соперниками с детства. Только ты, голодранец нищий, как-то вдруг стал выше меня, сильнее. А я так и завис на уровне того, что от отца получил в наследство. Думал стравить тебя с Боровцевым, уничтожить чужими руками. Когда Федька мне рассказал, что сотворил, я сразу понял – это мой шанс. А ты только выиграл опять, сука, – окровавленные губы Боба расплываются в змеиной улыбке. Сокрушительный удар откидывает меня назад, заставляя ослепнуть от боли. Маришка сидит на коленях возле матери, и больше не плачет, а скулит на одной ноте. Пальцы сами нащупывают вороненую сталь, припорошенную снегом. – Ты с детства сопляком был. Кишка тонка выстрелить, братишка.

– Хочешь проверить? – она наступает, и я знаю, что делает это намеренно. Борька понял, что проиграл, и это его бесит безмерно.

Огромный, похожий на кувалду кулак летит мне в лицо. Вскидываю руку с пистолетом и жму на курок.

Снег летит хлопьями, ложится на лицо Веры и не тает. Я подхватываю ее на руки, и только сейчас замечаю темные фигуры, окружающие нас со всех сторон. Какие-то люди укутывают Маришку в одеяло, несут куда-то.

– Не отдам, – рычу я, – когда у меня пытаются забрать тело любимой женщины. – Убью любого, кто хоть пальцем притронется к моим девочками. Зубами грызть буду.

– Остынь, Ярцев, – дребезжащий голос звучит словно отовсюду. – Не успели мы, мать твою. Чутка не успели. Этот черт как завороженный. Колобок, блин, от деда даже ушел. Отдай мою внучку врачам. Не глупи. Ей нужна помощь. Тем более в ее положении.

– В каком еще положении? – глупо переспрашиваю я.

– В интересном, шалунишка. Ты в больнице-то был когда, хоть за часы свои документы бы глянул, что ли. Продешевил ты, только адресок врачихи вызнав. А я вот глубже копнул. Ты что царевну соблазнил?

– Живой, – кричит один из бойцов Боровцева, склонившись над телом Борьки. Это меня выводит из состояния тупого оцепенения. Боже, Вера беременна. Носит под сердцем моего ребенка. И теперь они оба борются за жизнь. А я ничем не могу помочь.

– Отдай его полиции. Мы же не звери, самосудом заниматься.

Смотрю на Веру, совершенно обезумев. Она сейчас похожа на Снегурочку – хрупкую и крошечную. Лежит на носилках невесть откуда взявшейся скорой, не подавая признаков жизни. Врачи колдуют над ней, и по обрывкам фраз я понимаю – жива. Моя женщина, любимая Булка, жива. Я куплю ей миллиард уродских дольчиков и буду ползать на коленях, вымаливая прощение за всю свою дурость. За то, что был козлом, и так и не сказал ей главного. Только пусть живет.