Фулл сайз. Только не в меня

– Желаю тебе поскорее найти девочек, – в спину мне говорит человек, который даже не понимает, что вернул мне душу всего за полмиллиона рублей. Смешно. – И это, я ведь просто, даже без денег бы помог. Просто обстоятельства…

Я больше не слушаю. Просто сажусь в машину и вдавливаю в пол педаль газа.

Маленький дом с петухом на крыше нахожу сразу, и так же сразу понимаю, что опоздал. Дом пуст, судя по темным окнам, и безжизнен, решетчатая калитка закрыта на навесной замок. Мое внимание привлекает маленькая оранжевая рукавичка, валяющаяся посреди двора. Детская варежка, что она может делать здесь. Старуха в больнице сказала, что врач одинока. Значит я опоздал совсем немного. Они были тут.

– Черт, черт, черт, – ору я, задрав лицо к потолку машины, и до боли стуча кулаками по рулю. Почему она бежит от меня? Почему не пришла к деду за помощью? Чего боится? Где теперь мое счастье? Хочется выть от бессилия. Цепляюсь за слово «Счастье», как утопающий за соломинку. Отчего-то оно кажется мне сейчас очень важным.

«Она была счастлива там» – вдруг всплывают в моем мозгу слова Боровцева. Выхватываю телефон из кармана.

– Я же говорил, не звони мне, – заспанным старческим голосом дребезжит мобильник. – Какого черта, Ярцев, в такую рань? ТЫ охренел?

– Где была счастлива Вера? То место с фото, где оно?

Вера

– Вот смотри, это ты, я, папа и Капитан Всесильный, – водит пальчиком по рисунку моя маленькая доченька. У нее нет черт Ярцева, но мимика, движения, жесты – как будто под копирку. На белом листе цветными карандашами нарисованы схематичные фигуры счастливых людей. – Эй, ты чего, Вера, ты чего плачешь? – голосок Маришки звучит озадаченно и испуганно. – Папа скоро приедет, и я его уговорю остаться тут жить. Мне тут нравится. И печка нравится, и то, что можно снеговиков лепить, и лыжи твои старые очень здоровские. Мам Вер, можно я погуляю во дворе? Я большая же и никуда не уйду. А ты поотдыхаешь пока и сваришь мне пирожков.

– Нет, одну не пущу, – с трудом поднимаюсь со стула, борясь с тошнотой, ставшей нестерпимой. Поясницу ломит от непривычной работы. Сегодня я впервые колола дрова, таскала воду ведрами из небольшого колодца-журавля в ста метрах от дома прабабушки. Никогда не думала, что это так сложно. – Сейчас оденусь и пойдем. А пирожки пекут, а не варят, глупенькая моя птичка.

Желудок скручивается узлом. Я зажимаю ладонью рот и несусь в крохотную кухню, чтобы Маришке не было противно видеть меня в таком неприглядном виде… Кажется, что меня выворачивает наизнанку. По крайней мере именно так я себя чувствую, когда с наслаждением умываюсь ледяной колодезной водой. Времени прошло много. И Маришка уже наверное изнемогает от нетерпения. Теперь гулять. Нельзя запереть ребенка в четырех стенах.

Малышки нет в комнате, где я ее оставила, и в груди у меня начинает разрастаться колючий шар ужаса. Бросаюсь к окну, в надежде увидеть непослушную самовольницу. Курточки нет на крючке возле двери, равно как и сапожек. Хватаю свою дубленку и накинув ее прямо на домашнее платье, как есть в тапках надетых на шерстяные носки выбегаю во двор, чтобы еще раз убедиться – моей девочки там нет. Зато на свежем пушистом снежке легко угадываются следы – детские и частые. Она бежала к кому-то, кого очень хорошо знала.

– Маришка, – кричу я, сдирая связки в кровь. Мозг пульсирует паникой. Дышать нечем. Бросаюсь по следу, совсем не чувствуя ни холода, ни страха за свою жизнь. Никому не отдам дочь. Не в этот раз. Только не снова этот ад без нее.

Огромную медвежью фигуру, держащую за руку маленькую девочку в розовой курточке, вижу издалека. Мужчин двое. В завихрениях снежных мух второго мужчину рассмотреть не могу. Точнее, мне кажется, что это Ярцев. Но не призрак же его пришел спасти нас? Так ведь не бывает. Или это я умираю, и мой персональный ад разверзается ледяной коркой под набрякшими от снега тапками.

– Макар, – облачком пара выталкиваю из груди крик. В руке «медведя» пистолет. И я бегу. Кажется, что между нами огромное расстояние, почти пропасть, хотя это не так. С десяток метров, но они непреодолимы.

– Нет, Вера, стой где стоишь, – любимый голос сводит с ума. Я замираю на месте. Но не знаю, сколько смогу сдерживать себя. – Борис, отпусти Маришку. Ты же понимаешь, что просрал свои шансы. Отпусти Веру и мою дочь и поговорим, как мужики. Прикрываться слабыми – удел тварей. Будь человеком, дружище.

– Думаешь? Только ведь девчонка тебе никто, не твоя кровь, так что не взывай к моей совести. Мог бы давно бабе сказать, что это ее личинка. Но ты молчал и смотрел, как эта дура страдает. Так что чем ты лучше, дружище? – ухмыляется брылястый амбал. Пистолет в его руке, направлен на мою дочь. Глаза застилает красной пеленой. Маришка тихо поскуливает, как щеночек. Ей страшно до ужаса. – Она мои гарантии. Мелкая мне нужна, чтобы воздействовать на Боровцева. Шакалы старика меня загнали в угол. И я утащу с собой всех, кто причастен.