Фулл сайз. Только не в меня

– Папе мой психолог сказал, что я должна гармонично развиваться. А кому я чего должна? – пыхтит малышка, заваливаясь на спину, но помочь себе, мне она не позволяет. – Я-то думала на гармошке надо играть будет. Радовалась. Весело же, как крокодил Гена, у прохожих на виду. А оно вон оно чего. Два часа возле палки ногами махать, глупость несусветная. За это время знаешь чего можно наворотить? Ух. Я бы, например, хотела учиться по канату ходить. Это же круто, с палочкой идешь такая по веревке, а все тебе хлопают. Или еще лучше на велике одноколесном. Оооооо, – глаза девочки блестят. Да уж, фантазерка. Давлюсь смехом, представив, как она бродит над головами публики, а Ярцев лопаясь от злости, пытается ее уговорить спуститься с небес на землю. Но смеяться нельзя. Ребенок просто потеряет способность фантазировать, если высмеивать его мечты. А это печально, я-то знаю, как никто другой.

– Согласна, – хмыкаю, вспоминая, что играть на гармошке, а точнее на аккордеоне, отнюдь не весело. Мой дедуля, в отличие от Ярцева, воспринял совет душеведа о гармонии, более буквально, к моему глубокому сожалению. Семь долгих лет я ненавидела духовой инструмент, который весил, как каменная глыба, болтающаяся на шее самоубийцы. У меня болели спина, руки, душа. Единственное, что я сейчас смогу выжать из ненавистной гармошки, после долгих лет изощренных издевательств над несчастными мехами аккордеона и моей психикой – песенка про сурка, которого бродячие менестрели таскали за собой, чтобы тешить нищую публику. Но не рассказывать же об этом девочке. Любовь порой бывает жестока. А любовь выливающаяся на головы детей, брошенных матерями на сумасшедших папаш, еще и безжалостна.

– Может не поедем? – с надеждой смотрит на меня малышка, и мне ужасно хочется поддаться. – А папе скажем, что я фуагры накрутила.

– Фуэте, – притворно хмурясь поправляю маленькую балерину, путающуюся в терминологии, но больше сдерживаться не могу. Начинаю хохотать, обваливаясь на кровать рядом с заливающейся смехом Маришкой.

– Папе нельзя врать, – говорю отсмеявшись, и все же натягиваю на ножки ребенка так и болтающиеся, словно макаронины колготины.

– А почему тогда ему можно меня обманывать? – вдруг совсем серьезно говорит Маришка. – Он говорит, что меня любит, а сам все время уходит куда-то. Говорит, что не бросит никогда, но его всегда нет дома. А няньки все глупые. А еще он с некоторыми целовался, я подсматривала.

Меня затапливает чувство жалости, и я не знаю, что ответить малышке. Просто в ступоре.

– Я поговорю с твоим папой. Обещаю, – вздыхаю, гладя по непослушным кудряшкам смешную девочку, вспоминая свое детство. – И по поводу танцев тоже. Но подсматривать все же нехорошо. Обещаешь, что больше не будешь?

– Спасибо, – шепчет Маришка и вдруг порывисто обнимает меня. И я точно знаю, она боится, что я ее сейчас оттолкну. – Обещаю.

– Я решила, сегодня танцев не будет, – шепчу я в растрепанную макушку, прижимая тоненькое тельце к себе как сокровище.

– А что будет? – вспыхивает глазенками малышка. – Вечером нарядимся и пойдем в театр, с твоим папой. А сейчас поедем за нарядами. Не можешь же ты идти на «Зайку в гостьях у Ежика» в джинсах и футболке с плащом. Это не по-театральному совсем.

– И бинокль возьмем? – скачет зайчишкой моя воспитанница.

– И подзорную трубу, – мне давно не было так легко и хорошо. Я понимаю, что замещаю свои воспоминания, и потом мне будет даже больнее. Но сейчас у меня есть эта славная девочка, и сердце рвется от любви к ней и желания укрыть и сделать ее счастливой. – Твой папа меня убьет.

Ярцева на горизонте не видно и это радует. Я очень надеюсь, что мы успеем сбежать, пока этот медведь очухается. Горничная провожает нас до двери, рассматривая меня с неприкрытым интересом, явно пытаясь понять мое положение в этом доме.

– Макар Семенович сказал, что вы можете воспользоваться любым автомобилем из гаража. Ключи возьмете у охранника. Если вы не умеете, вас отвезут. В навигаторах автомобилей есть адрес балетной студии хозяйки. Воспользуйтесь. Это мобильник для связи с вами. Будьте любезны отвечать сразу на звонки, – рапортует вымуштрованная девушка. А где же сам хозяин дома, интересно? Что-то не верится мне, что он вот так, легко, доверил свою дочь женщине, которую считает шпионкой. Конечно же в телефоне стоит маячок, как и в любой из машин.

– Спасибо, – коротко киваю, показывая дистанцию. Все же я не совсем прислуга. – Я справлюсь сама, водитель нам не нужен. У меня есть права. И еще, в комнате Марины Макаровны не хватает света. Уберите, пожалуйста, тяжелые шторы и проветрите.

– Хорошо, – горничная исчезает. Я помогаю Маришке нацепить симпатичную шубку из голубой норки, в которой она похожа на маленькую старушку. Ну не подходит дорогой мех ребенку. И ей неудобно. Я это вижу.

– Знаешь, первым делом мы купим тебе куртку, – говорю задумчиво, рассматривая насупившуюся малышку. – Куртку, сапожки в которых будет удобно и шапку лягушачью, хочешь?