Фулл сайз. Только не в меня

– Он такое же слово, как Ярцев, – всхлипываю я, растирая по лицу рукавом слезы. – Не хочу, Валь. Не надо. Мне ничего не надо от этого человека.

– Ну и дура. Ярцев бы валялся в пыли у твоих ног, если бы знал чья ты наследница.

– А надо мне так? У меня уже был такой вариант. Ничего хорошего не вышло. Да и Ярцев отвратителен. Я его ненавижу. Прям вот убила бы.

– Ну-ну, прямо невооруженным взглядом видно, что ты мужика не выносишь, ага, – хмыкает эта паразитка, слизывая остатки молочной пены со стенок чашки.

– Ты сейчас похожа на дятла, – говорю задумчиво, размышляя дать ей по глупой башке или нет. Напридумывала небылиц и сама в них поверила. – У них язык такой длинны, что птичкам приходится его вокруг черепа обвивать. Ты тоже лишнего болтаешь.

– Чегой та на дятла то? Хоть на дятлиху бы сказала, что ли, – удивленный взгляд красотки Веллы меня смешит. И мы с ней одновременно начинаем хохотать. Я смеюсь и не могу остановиться. Все, что скопилось у меня в душе выплескивается в пространство маленькой кухоньки истеричными клочьями глупого смеха. И вроде даже становится немного легче. Совсем чуть-чуть, но и это счастье.

– Ты сейчас говоришь, как Маришка, – горько выдыхаю я остатки веселья.

– Вер, не надо. Не думай. Она же чужая дочь. Не твоя. Я все понимаю… – Валька смотрит сочувственно, и с легкой опаской.

– Нет, не понимаешь. И слава богу, – говорю я спокойно, но это совсем не так. Меня разрывает от чувства невозможности что-то изменить и полной опустошенности. – Я ее обманула. Маленькую девочку, которая доверилась мне. Ей плохо и одиноко, а я тут…

– Ты ни в чем не виновата. Детка, послушай… – договорить подруга не успевает. Звонок в дверь разрушает тихий уютный мирок, в котором я повисаю, словно в невесомости. Звук мечется по квартире, как торнадо – злое и разрушительное. Я не хочу открывать дверь, не хочу видеть человека стоящего за ней.

– Может под стол залезть и свет выключить, ну типа дома никого нет? – шепчу я.

– Я открою, – хмыкает Валентайн. – Прятать голову в песок вредно. Можно получить удар сапогом в задницу и сломать шею. А потом, это соседка, наверное. Кто еще по ночам ходит в гости? Только аристократы и дегенераты. Аристократов в этой юдоли скорби днем с огнем не сыщешь. Значит вариант один. Не думаю, что твой дед попрется ночью в это гетто, уж прости.

Как же я хочу, чтобы она была права. Но, с моим ли везеньем?

– И ты здесь? У моей внучки всегда был плохой вкус на тех, кто ее окружает. Где Вера? – недовольный дребезжащий голос сразу заполняет всю мою маленькую квартирку. Дед такой. Его всегда много. Где бы он не появился, всегда поглощает все пространство вокруг себя и внушает сверхъестественный страх.

Валька входит в кухню, словно в спину похожую на натянутую струну ей уперто заряженное ружье. И на ее вытянувшемся лице блестят капельки пота. Смешно. Но я давно перестала бояться любящего родственничка. Но сегодня и мне не по себе. Дед идет следом, аккуратно, стараясь не задеть ничего, словно боится замараться бедностью.

– Может обнимешь деда? Или так и будешь сидеть как парализованная? – улыбка на лице старика совсем не вяжется с выражением глаз.

– Ты же сказал, что я тебе никто? – ухмыляюсь я, справившись с первым стрессом. Потом, чуть позже, меня накроет паническая атака, но сейчас я Вера Боровцева. Та, из прошлого. Злая, сильная, царица мира. Так меня воспитывал человек, стоящий сейчас очень близко. – А с никем не обнимаются, не так ли дед?

– Все такая же, строптивица? – в прищуре его мелькает одобрение и потаенная гордость, или мне кажется? – Знаешь, человек перед переходом в мир иной, начинает переосмысливать ценности…

– Чего тебе надо? – перебиваю я театральный этюд в исполнении родственника. – Ты же не про кровные связи пришел свои фантазии излить?

– Ты могла бы продолжит нашу империю, – дед снова похож на себя: собранный, подтянутый, совсем не похожий на умирающего. – Ты и твоя дочь.

– Ой, – тихо всхлипывает Валька, стоящая в углу возле мойки, словно статуя.

– Уходи, – хриплю я, – пошел вон. Ты же знаешь, что она умерла? Пришел в ране моей своими руками грязными поковыряться?

– Я не люблю, когда меня перебивают, – в голосе деда звенит сталь. А это значит, что сейчас он взбешен до крайности. – Ты глупая девчонка, которая никак не наиграется в самостоятельность. Вера, ты Боровцева, как бы это тебе не было отвратительно. В тебе моя кровь течет. Малевать картинки для нищих журналов – не твое предназначение. И ни один черт не может спорить на тебя. А ты позволила играть в себя как в куклу. Дура чертова.

– Что ты несешь? – я срываюсь на крик? – Неужели денег не хватило от деменции пролечиться? Я…

– Ты жила в доме Макара Ярцева. Три дня. Он поспорил на тебя. Богатые мальчики развлекаются по своему. Цена тебе – элитный конь, внученька. А теперь скажи, что ты чувствуешь? Нравится быть нищей дурой, которую на кон поставили? Ну, по крайней мере, хоть не на щелобаны играли, коняшка миллиона два стоит, – дед улыбается. Сломал меня. Видит это. Наслаждается моей болью. – Заплатил хоть? Нет, значит раз молчишь. Прекрасно.