Фулл сайз. Только не в меня

Окошко перед моей физиономией захлопывается с такой силой, что я чувствую себя дураком, впервые залезшим на карусель. Аж щеки раздувает от потока сквозняка, вызванного противной бабой. Жалею, что не ношу в кармане бумажный пакет. Помогает он, конечно плохо, но все же справляется с желаниями стереть все с лица земли. Эта дура из регистратуры не понимает, что находится на волосок от моей, раздирающей душу, ярости. И что еще немного, и уродской больницы я не оставлю камня на камне, если не справлюсь с собой.

Слава богу, в кармане оживет мобильный. Я дышу через нос, пока роюсь в его поисках.

– Ну, и где ты? – слышу голос Борьки, заглушаемый музыкой. – Мы с Федюнчиком задолбались ждать.

– Еду, – хриплю я. Что ж, в конце-концов, на черта мне сдалась эта толстая дура? Я сделал все, что мог: заплатил за нормальное к ней обращение медикам, отправил пострадавшую в больницу. Думаю, что этого достаточно. Она сказала, что ей не нужны мои благодарности, ну и прекрасно. Баба с возу, кобыле легче. Плевать мне на постороннюю толстуху, и на глаза ее, и на дурацкие конечности в белых колготках. Плевать.

Вера

– Ты реально ползла? – интересуется Инка, прищурившись как недовольная кошка. – Мы полчаса на винирах жалистные песни тут исполняем, с голодухи. А она является в платье из старой коллекции, с содранными коленями, и прической в стиле «Поцелуй меня с разбегу, я за деревом стою». Садись давай, пока я не начала убивать.

Я уже жалею, что пришла. Капроновые чулки еще надела. Но это только от того, что не смогла натянуть на пострадавшую часть тела даже нормальных трусов, не говоря уж о колготках. «Подушка безопасности» болит нещадно. Зеркало в стенном шкафу моей квартиры аж зазвенело, когда я показывала ему огромный сине-черный синяк на филе. Но не объяснять же подругам, что я не могу даже на стул нормально сесть. И хочется мне сейчас сказать «Нет, спасибо, я пэшком пастаю», в стиле горячего грузина, влюбленного в «Ларысу Иванавну», а не есть и уж тем более не танцевать и горланить в караоке песню про Императрицу, на что явно настроились зырящие на меня в шесть глаз полуграции. И что уж греха таить, делать попой опа-опа я смогу не раньше чем через месяц, по моим прикидкам.

– А с губой что? – в голосе Мойвы столько любопытства, что я хихикаю.

– А на что похоже, по-твоему?

– По-моему, это похоже на засос, или укус горячего мачо. И колени содранные твои просто орут о том, что кто-то прекратил целибат и пустился во все тяжкие. Признавайся, кто он, или запытаем, – хмыкает Валька, но ее глаза остаются серьезными.

Но я уже не слушаю разошедшихся подруг, а смотрю на идущего через зал ресторана мужчину. Он меня выследил что ли? Что он там обещал со мной сделать?

– Ярцев пришел, – шипит Валька, в мгновение ока превращаясь в Валентайн: глазки с поволокой, манерно отставленная ножка, уголок губы прикушен. Черт. Она выходит на охоту. И на кого? Нестерпимого дурака, у которого из хорошего только маленькая доченька. – Он смотрит? Смотрит? Ну, Верка, у тебя же обзор лучше.

– Не смотрит, – вредно бурчу я, рассматривая своего недавнего знакомца, целеустремленно шагающего в сторону вип-зоны ресторана. Нет, он не глядит по сторонам, и это внушает небольшую надежду, что мы не столкнемся. Хотя. Зная моих подружек. К концу вечера нас не заметит только ленивый, или уж совсем слепой калека, случайно забредший в эту обитель порока. А еще мне отчего-то очень не нравится, что наглая моя подруженька расставляет сети на этого зверя, и пялится во все глаза на мужской зад, облизываясь при этом, как лиса вылезшая из курятника. Голова начинает кружиться.

– Оооо, – по округлившимся глазам Мойвы, наливающимся безумием, можно судить о степени восторга.

– А кто он? – наконец собравшись с духом, спрашиваю я, стараясь не выглядеть особо заинтересованно. Но на самом деле мне хочется выхватить у Инки из рук стакан с каким-то пойлом и жадно его выхлебать.

– Ярцев? – Мойва смотрит на меня, как Ленин на зажравшуюся буржуазию, явно прикидывая степень моей тупости. – Влажная мечта всех не блаженных баб нашего немаленького городишки. Правда говорят, что он жуткий козлина, и ядовитая злюка. Но я б его облизала, пусть мне бы плохо стало.

– Я бы тоже, – куртуазно пыхтит Валька поправляя свои три волосины, взбитые в пышную прическу руками умелого парикмахера, а я смотрю на стакан в руке Мамы-козы. И уже не хочу пить, зато хочу дать по башке стеклотарой озабоченным нахалкам. Хотя, что он мне этот злой синьор-помидор? Какое мне дело, с кем и где он будет проводить сегодняшнюю ночь?