Фуко

мощности". Но даже если признать за надстройкой способность к ответным действиям или к обратной связи, все равно трудно видеть в ней проявление экономической детерминированности "в конечном счете". На практике вся экономика, включая, к примеру, ту же самую мастерскую или завод, предполагает эти механизмы власти уже действующие изнутри на тела и на души, действующие внутри экономического поля, на производительные силы и производственные отношения. "Отношения власти не находятся в позиции, внешней по отношению к другим типам взаимоотношений… не осуществляются где-то в надстройке… они располагаются там, где они играют непосредственно производительную роль"[4]. Тому пирамидальному образу власти, который еще сохраняется в марксизме, функциональный микроанализ противопоставляет строгую имманентность, где очаги власти и дисциплинарные технологии образуют соответствующее количество неразрывно связаных друг с другом сегментов, через которые проходят либо пребывают в них душой и телом (в семье, в школе, в казарме, на заводе, а по необходимости и в тюрьме) принадлежащие к массе индивиды. Среди отличительных черт власти мы обнаруживаем имманентность ее поля без трансцендентной унификации, непрерывность ее линии без какойлибо глобальной централизации, смежность сегментов без отчетливой тотализации: то есть серийное пространство[5]. Согласно постулату о сущности или о свойстве, власть обладает сущностью и является свойством, характеризующим тех, кто ею располагает (как господствующих), отличая их от тех, на кого она распространяется (как подчиненных ей). Однако у власти нет сущности, ибо она оперативна. Власть является не свойством, а отношением: отношения власти представляют собой совокупность отношений сил, которые пронизывают подвластные силы, в не меньшей степени, чем господствующие, при том, что и те, и другие представляют собой единичности — сингулярности. "Власть проникает в них [в подвластные силы], проходит через них и сквозь них, опирается на них, так же как и они в борьбе с нею в свою очередь опираются на все "точки опоры", которые она образует среди них". Анализируя королевские указы о заточении без суда и следствия, Фуко показывает, что "королевский произвол" не идет сверху вниз в качестве свойства трансцендентной власти короля, а выпрашивается находящимися внизу: родственниками, соседями или коллегами, которые готовы заточить в тюрьму любого, даже самого ничтожного смутьяна и пользуются абсолютным монархом как своего рода имманентной "общественной службой", способной урегулировать семейные, супружеские, соседские или же профессиональные конфликты*. Следовательно, королевский указ о заточении без суда и следствия предстает здесь как предтеча того явления, которое в психиатрии мы называем "принудительным помещением в лечебное учреждение". Дело в том, что отношения власти осуществляются отнюдь не в какой-то общей или особо пригодной для этого сфере, но проникают повсюду, где имеются хотя бы минимальные сингулярности, такие отношения сил, как "споры между соседями, ссоры между родителями и детьми, недоразумения между супругами, алкогольные напитки, сексуальные излишества, публичные дрязги и разные тайные страсти".

Согласно постулату о модальности, власть действует то насилием или через идеологию, то она подавляет, то обманывает или вселяет веру, приближает то к полиции, то к пропаганде. Альтернатива представляется иррелевантной (и это хорошо видно на примере съезда любой политической партии: в зале и даже на улице могут бушевать страсти; на трибуне всегда много разговоров об идеологии; однако организационные проблемы, проблемы организации власти улаживаются где-нибудь в сторонке, в смежном зале). Власть не осуществляется посредством идеологии, даже в тех случаях, когда она направлена на души, а в тот момент, когда власть оказывает давление на тело, она не обязательно действует путем насилия и репрессий. Или, точнее, насилие выражает воздействие силы на нечто, будь то предмет или человек. Но оно не выражает властных взаимоотношений, ' ЖПЛ, 22–26.