Однако не спеши, голубонька моя, затем, что есть тебе резон потерпеть, как залетела ты в высоки хоромы и обнетиться было бы не больно-то ладно: может, и стоит поступиться спокойствием сохранности ради. Ибо ежели твой супруг на стороне загулял да много добра расточает, так свое добро спускает, а мой-то хлюст и свое и мое промотал, чистая беда и горе! Это чтобы муж, который что нам богом дано беречь должен, да заместо того все начисто прокучивал да прощелкоперивал!.. Кабы господь разлучал меня с ним хоть так, хоть эдак, то за такую великую благостыню я, горемычная, не чаяла бы как и благодарить. И по мне хоть сей же час могло бы так выйти, коли мы с прошлого году друг к дружке ни ногой, за что слава и благодарение
Госпоже — Гюлленлеу, дружку моему и сестрице, писано во всей сердечности».
«Да хранит и оборонит тебя десница господня, дражайшая и ненаглядная сестрица моя, и да будет он тебе подателем благ тела и души, чего тебе ото всего сердца желаю.
Ненаглядная моя сестрица! Хоть и говаривали в старину, что и беспросветного дурня в Иванов день озаряет, да только не всегда кстати, ибо благоверный супруг мой так одурел, что все еще в разум войти не может. Боле того, не то что не вошел, а раз в десять — да какое там в десять: в тысячу раз! — дурнее прежнего стал. Ибо описанное мною раньше — просто детская забава, коли посравнить с тем, что теперь деется. А творится такое, что сил нет терпеть. Надобно тебе знать, сестрица, что побывал он в Копенгагене и — о, насмехательство и поношение немыслимое! — привез сюда одну свою шлюху непотребную, Кареной звать, да ей тот же час у нас в замке аппартаменты отвел, и оная у нас в командирши попала и как хочет, так и распоряжается, а я за дверями стой.
Но, дорогая сестрица, сделай милость, разузнай, станет ли наш батюшка держать мою сторону, ежели я отсель сбегу. А того он, верно, захочет, ибо нет человека на белом свете, чтобы его не взяла великая жалость, увидев меня в столь мизерабельном состоянии. И навалилась же на меня такая обуза, мочи моей нет! И мыслю, что греха не будет, если скину ее с плеч долой.
Не далее, чем в день успенья пресвятой богородицы, пошла я в сад под яблоньками прогуляться, а когда вернулась в дом, вижу, опочивальня моя заперта на засов изнутри. Спрашиваю, что сия шутка означает, а мне говорят, что эту комнату и соседний покойчик Карене этой самой захотелось, а кровать мою перенесли в западную спаленку, где ежели ветер поднимется, холодище — точно в церкви, и сквозняками так и продувает, а половицы совсем изгнили, щелей не оберешься, да пребольшие.
Но если бы я пространно расписывать стала обо всем издевательстве, какое мне здесь чинится, так вышло бы подлиннее проповеди о великом посту. А буде и дале на прежний лад пойдет, то вряд ли стерпит моя головушка.
Все в руце божией, и пошли господи о тебе только добрые вести!
Ее благородию г-же судейше Анне Марии Груббе, супруге Сти Хоя окружного судьи Лоландского, дражайшей сестрице моей в собственные руки».
Ульрику Фредерику, в сущности, столь же надоела этакая жизнь в замке, сколько и Марии Груббе.
По части кутежей и гульбищ он был приучен к лучшему. А тут, в Норвегии, оказывались в собутыльниках одни эти захудалые офицеришки, а их солдатские шлюхи — с теми и вовсе долго не натерпишь. Лишь Карей Скрипочка не была воплощенной грубостью и пошлостью, но даже и с ней он распрощался бы хоть сейчас.