Фру Мария Груббе

— Еще потолкуем об этом, — сказала она затем, приветливо кивнула Магнилле и ушла.

— Ну, не кладезь ли она красоты, Магнилле? — вырвалось у Даниэля, и он восторженно смотрел на аллею, в которой исчезла Мария.

— И этакая в ней дворянская гордость! — торжествующе добавил он. — Ох, да она меня бы ногой отпихнула, пяткой бы мне, подлому, на затылок наступила да этак потихоньку в самую бы грязь и затоптала, кабы ведала, сколь нагло Даниэль о ее персоне грезить дерзает. Красотой своей как огнем палит, уж такое великолепие! Аж до сердца прожгло меня, что пришлось ей мне довериться, мне! Склонить величественную пальму гордости своей! Но блаженство в чувстве сем, Магнилле, райское блаженство, Магниллушка!

И они поплелись рядышком.

Что Даниэль с сестрой объявились во Фредериксборге, произошло так: после представления в шинке «Заходи-ка» бедного Карлу охватила безумная любовь к Марии Груббе. Жалкая, фантастическая любовь, которая ни на что не надеялась, ничего не требовала и ничего не ждала, кроме бесплодных грез. Ничего больше. А ту чуточку яви, которая была нужна, чтобы приукрасить грезы слабым отблеском жизни, Даниэль обретал сполна, когда ему выдавался случай изредка видеть Марию, оказываясь на миг рядом с ней или тащась поодаль. Когда же Гюльденлеве уехал и Мария перестала выходить из дому, тоска Даниэля все возрастала, росла и росла, пока чуть не свела с ума и повергла наконец на одр болезни. А когда он, ослабевший и разбитый, опять встал с постели, Гюльденлеве уже возвратился домой, и от одной из Марииных горничных, подкупив ее, Карла узнал, что отношения между Марией и ее супругом были не из лучших. Это известие дало новую пищу его немыслимой страсти и вызвало новый расцвет, сверхъестественно пышный расцвет сумасбродства. Не успел он оправиться от болезни настолько, чтобы стоять и держаться твердо на ногах, как Мария уехала в Фредериксборг. Он должен был следовать за ней, ждать он не мог. Говорил, что собирается к знахарке в Люнге, чтобы вылечиться окончательно, а сестра его Магнилле поедет вместе с ним, да заодно уж и она хворые глаза свои пользовать будет, у знахарки совета спросит. Друзья и знакомые сочли это разумным, и вот покатили они, Даниэль с Магнилле, в Люнге. Здесь он обнаружил связь Гюльденлеве с Карен Скрипочкой и здесь же во всем открылся Магнилле, поведал ей про свою необычайную любовь, говорил ей, что ему только там и солнце светит, только там и жизнью пахнет, где Мария Груббе бывает, и заклинал сестру отправиться с ним жить под Фредериксбергом, чтобы ему быть поближе к той, которая целиком полонила его ум и душу.

Магнилле уступила ему, они наняли жилье во Фредериксберге и вот уже несколько дней, как ходили по пятам за Марией во время ее одиноких утренних прогулок.

Вот так они и повстречались.

11

Несколько дней спустя к обеденному часу Ульрик Фредерик был в Люнге.

Он раскарячился на четвереньках в палисаднике перед домом, где жила Карен Скрипочка, и, держа венок из роз в одной руке, другой старался то ли выманить, то ли вытащить из-под орешника в углу палисадника белую левретку.

— Boncoeur! Petit, petit Boncoeurl Boncoeur![41] Ступай же сюда! Плутишка этакий! Ступай же сюда, дуро-плясина! Ах ты тварюга такая! Boncoeur! Собаченька ты моя! А, чтоб тебя… упрямая дрянь!

Карен стояла у окна и смеялась.

Собачка не шла, а Ульрик Фредерик все подзывал и чертыхался.

Amy des morceaux delicate,[42] —

запела Карен и поманила его полным бокалом вина, —

Et de la debauche polie,
Viens noyer dans nos Vins Muscats
Ta soif et ta melancolie! [43]

Она была сильно навеселе и кое-какие ноты брала выше, чем следовало бы.

В конце концов Ульрик Фредерик изловил собачонку. Торжественно он понес ее под окно, нахлобучил ей венок по самые уши и, став на колени, протянул Карен:

— Adorable Venus, reine des coeurs, je vous prie accepter de ton humble serviteur cet petit agneau innocente, couronné des fleurs![44]

В этот же самый миг Мария Груббе отворила калитку. Она побледнела, увидев, что Ульрик Фредерик стоит на коленях и протягивает венок — или что оно там такое — румяной смеющейся бабенке. И нагнулась, схватила камень и что было силы запустила им в ту самую, но камень угодил в раму растворенного окна, и осколки звонким дребезжащим дождем посыпались на землю.

Карев завопила и ринулась прочь, Ульрик Фредерик испуганно глянул ей вслед, выронил от неожиданности собачку, но как-то удержал венок, и стоял, ошарашенный, сердитый, смущенный, вертя его в руках.

— Погоди ты у меня, погоди ты! — кричала Мария. — Не попала в тебя, так попаду, попаду, все равно попаду!

И она вытащила из волос длинную тяжелую стальную булавку с головкой, украшенной рубином; подняв ее, словно кинжал, и держа перед собой, она побежала к дому, как-то диковинно семеня и чуть ли не вприпрыжку. Казалось, она ослепла и, ничего не видя, добиралась до крыльца не прямо, а странными, неуверенными зигзагами.

Тут Ульрик Фредерик остановил ее.