Фру Мария Груббе

Тих и светел был зверинец, утопая в солнечном воздухе и солнечной зелени. Галька и черенки отбрасывали свет трепещущими снопиками лучей, в воздухе летали мерцающие паутинки, сухие чешуйки почек отрывались от ветвей бука и, как челночки, покачиваясь, медленно причаливали к земле, а высоко-высоко в синем небе кружили дворцовые белые голуби, и резвые крылья их золотели на солнце.

Еле-еле доносилась веселая плясовая мелодия чьей-то далекой лютни.

— Экий олух! — бормотал Даниэль. — Да кто ж это поверит, Магнилле, чтобы владеть драгоценнейшим алмазом страны Индийской и в грош его не ставить, а гоняться за какими-то цветными стекляшками? Мария Груббе и… Карен Скрипочка! Да в своем ли он уме? Люди себе думают, что он на охоте бывает, охотится, дескать, потому как велит егерю настрелять дичи, да и тащит домой ворохами вальдшнепов да бекасов, а сам где был? В Люнге с девкой продажной путался, с поганкой подлой забавлялся. Тьфу! Вот пакость-то! Провалиться бы ему в тартарары с этаким грязным делом! И уж так ли он цыпоньку ревнует, что глаз с нее не сводит, дня без нее прожить не чает, а…

Зашуршала листва, и Мария Груббе стояла прямо перед ним у калитки.

Свернув в сад, она спустилась сразу же к загородке, где о ту пору содержались лоси и олени, а оттуда зашла в беседку, стоявшую у самой калитки. Здесь она услышала, что Даниэль говорил Магнилле и теперь:

— Кто вы такой? — спросила она. — Правда ли, что вы говорили? — Даже и держась за калитку, Даниэль еле устоял на ногах — так его затрясло.

— Даниэль Кнопф, благородная madame![39] Даниэль юродивый. Не слушайте его! Пустое болтает, это у него так, с языка сорвалось, не разберешь, где правда, где врет. Мякина у него в голове, попусту языком молотит, знай себе молотит, да и все тут.

— Врете вы, Даниэль!

— А как же-с, господи боже ты мой, а как же-с иначе! Истинно, вру-с. Очень даже поверить можно, ибо вот здесь, досточтимейшая madame, — и он показал пальцем себе на лоб, — здесь сущее столпотворение вавилонское… Да кланяйся же, Магнилле, кланяйся учтивенько и расскажи ее высокоблагородию madame Гюльденлеве, какой я стал помешанный. Говори! Что тут конфузного? Господи боже ты мой! Да ведь у всех у нас свои грешочки да слабостишки! Да говори же, Магнилле! Ведь как-никак, а дури в нас не боле, чем бог послал.

— Он и вправду совсем помешался? — спросила Мария у Магнилле.

Оторопев, Магнилле ринулась кланяться и приседать, поймала Марию сквозь доски забора за подол, целовала его и бормотала с перепугу:

— Да нет же! Какое там! Нет! Не помешался, слава тебе, господи, не помешанный!

— Она и сама того… — И Даниэль очертил рукой круг по воздуху. — Мы с ней два сапога — пара, оба рехнулись по мере сил своих, да знать, не бог весть как. Но господь милостив: дураки вдвоем бредут и друг дружку в гроб сведут. Только по ним не звонят и панихиды не служат, такого им не положено. А впрочем, покорно благодарим на добром слове, премного благодарствуем и пойдем себе с богом.

— Стойте! — сказала Мария Груббе. — Вы не более того помешаны, чем сами себя выставляете. Вы должны рассказать, Даниэль. Или хотите, чтобы я почла вас за подлого посредника между тою, кого вы назвали, и моим благоверным супругом? Хотите, а?

— Юрода несчастного, увечного… — запричитал Даниэль, разводя в знак извинения руками.

— Бог с вами, Даниэль! Но только преподло в такую игру играть. А я-то считала вас куда лучше, много-много лучше.

— Правда ли? Истинная ли то правда? — воскликнул он живо, и глаза у него заблестели от радости. — Ну коли так, тогда я опять в своем уме, а вы спрашивайте, вы уж только спрашивайте!

— Верно ли вы говорили, что…

— Как на духу, но…

— Убеждены? А не ошибаетесь ли?

Даниэль улыбнулся.

— Он сегодня… там?

— А он на охоте?

— Да.

— Тогда там.

— Кто она и какова… начала Мария после небольшой паузы. — Какова она собой, если знаете?

— Низенькая, досточтимейшая madame! Совсем низенького росточку, румяная да ядреная, что яблочко ранетное, проворная да речистая, уж эдакая болтушка-хохотушка, прости господи!

— А из каких она?

— Года с два тому, а то и два с половиной будет, вышла она за французишку, за valet de chambre[40], а он возьми да и удери за границу, и оставил ее на бобах. Только не больно-то долго засиделась, спуталась с каким-то арфистом — а он весь был в долгу как в шелку — и укатила в Париж. И там побыла и в Брюсселе, покуда прошлый год о троице сызнова в наши края не воротилась. Умом, впрочем, она от природы не обижена, и манеры у нее обходительные, разве что когда напьется. Вот я вам все и выложил.

— Даниэль! — начала Мария и запнулась в нерешительности.

— Даниэль, — ответил тот, лукаво улыбаясь, — отныне и навеки будет верен вам, как ваша правая рука.

— Так вы поможете мне? Сумеете раздобыть… карету и надежного кучера и чтобы мигом, как только весть пошлю?

— Сумею-с! Уж что могу, то могу! Часу не пройдет, как будет карета стоять на выгоне у Германа-кровельщика, прямехонько за околицей возле старого сарая. Так и располагайте, досточтимейшая madame!

Мария постояла с минуту, как бы в раздумье.