Фридрих Ницше

NB. «Я прошу тебя высказывать более зрело твои мнения относительно Тэна. Меня возмущают те грубости, которые ты позволяешь себе и говорить и думать на его счет. Я могу простить их принцу Наполеону, но не моему другу Роде. Кто бы ни не понимал этой нации с суровым умом и великим сердцем, но мне очень трудно поверить, что он ничего не понимает в моей жизненной задаче. Тем более, что ты никогда ни одним словом в твоих письмах не дал мне понять, что у тебя есть хоть какое-нибудь подозрение в той судьбе, которая лежит на мне… Мне сорок три года, а я чувствую себя таким одиноким, как если бы я был ребенком».

Между ними было прервались всякие отношения. Новым читателем, которого приобрел Ницше, был Георг Брандес, приславший в ответ на полученную от Ницше «Генеалогию» чрезвычайно остроумное письмо, написанное очень живым языком.

«Я вдыхаю с вашими книгами новый, оригинальный дух, — пишет он. — Я не всегда вполне понимаю то, что читаю, я не всегда понимаю, куда именно вы идете, но очень многие ваши черты согласуются с моими мыслями и симпатиями: подобно вам, я мало чту аскетический идеал; демократическое меньшинство внушает мне, как и вам, глубокое отвращение; я вполне понимаю ваш аристократический радикализм. Презрение, с которым вы относитесь к морали жалости, это вещь не вполне понятная для меня. Я ничего не знаю о вас и с удивлением узнаю, что вы — доктор, профессор. Во всяком случае примите мои поздравления за то, что вы своим умом так мало напоминаете профессора. Вы принадлежите к тому небольшому числу людей, с которыми мне хотелось бы говорить…»

Казалось, что Ницше должен был очень живо почувствовать утешение в том, что нашел наконец двух ценителей своей работы, да еще таких редких людей, как Брандес и Тэн. Кажется, в это же время Ницше узнал, что Брандес с удовольствием читал «По ту сторону добра и зла». Но душа его была слишком наполнена горечью и способность воспринимать радостное впечатление, казалось, как бы навсегда погасла в нем. Он потерял эту внутреннюю радость, эту стойкую в испытаниях ясность духа, которой он когда-то гордился, и в письмах его звучит только тоска.

Из всех потрясений работоспособность его интеллекта вышла неповрежденной, и он трудится с необычайной энергией. Можно с трудом перечислить то, что его интересует. Петер Гаст переложил его «Гимн жизни» для оркестра. Ницше его просмотрел и местами исправил и в особенности наивно восхищался этой новой формой своего творчества. Вышел «Дневник братьев Гонкур»; он читает эту «очень интересную литературную новость» и обедает у Маньи с Флобером, Сент-Бевом, Готье, Тэном, Гаварни и Ренаном. Такая масса развлечений не мешает ему благоразумно приняться за свою большую работу, за решительное произведение, где заговорит его мудрость, и будет говорить не без гнева; в ней не будет места спокойной полемике. Шестью строчками он определяет свою цель.

«Пройти все пространство современной души, в каждом уголке вкусить мою гордость, мою пытку, мою радость. На самом деле превозмочь пессимизм и посмотреть наконец на мир гётевским взглядом, полным любви и доброй воли».