Фрейд и Льюис. Дебаты о Боге

Нашу жизнь направляет представление о хорошем и плохом. Иногда мы понимаем, что «должны» поступить определенным образом. Когда мы не делаем того, что «должны», часть психики, названная нами совестью, пробуждает в нас неприятное чувство вины. Указывает ли она, знакомая почти каждому, на данный Богом нравственный закон? Или просто отражает то, чему нас научили родители?

Совесть каждый день влияет на наши решения. Если мы найдем бумажник с парой-тройкой сотен долларов, что мы сделаем? Вернем владельцу? Оставим себе? Это зависит от наших нравственных норм. Но откуда взялись эти нормы? Они влияют не только на наши поступки, но и на наши чувства относительно этих поступков. Неужели все это мы создали сами? Фрейд утверждает: «Да!» Это наше создание, подобное правилам дорожного движения, но нравственные нормы, как и правила дорожного движения, в разных культурах неодинаковы. Льюис говорит: «Нет!» Мы открываем эти нормы, как законы математики, и этот универсальный нравственный закон не зависит от времен и культур.

Важное отличие теории Фрейда от теории Льюиса касается эпистемологии, источников познания. Фрейд писал: «Нет другого источника познания вселенной, кроме пристального наблюдения. Иными словами, знание можно получить только в исследовании, никаких знаний не дается через откровение»[115]. Десять заповедей Ветхого Завета и две великих заповеди (любить Бога и любить ближнего, как самого себя), по мнению Фрейда, рождены опытом человечества, а не даны свыше. Единственный источник наших познаний, говорит он, это научный метод.

Льюис с ним совершенно не согласен. Научный метод не может дать ответы на все вопросы – и, следовательно, не является источником всех знаний. Дело науки, говорит он, очень важное и нужное – ставить эксперименты, наблюдать и давать отчет о том, как себя ведут предметы или как они реагируют. «Но, – пишет он, – почему такая-то вещь появилась и есть ли что-то за пределами вещей, доступных научному объяснению… это не тот вопрос, на который должна ответить наука»[116].

Льюис утверждает, что существование Разума вне вселенной никогда не сумеют объяснить с помощью научного метода. Когда кто-либо пытается ответить на такой вопрос, он опирается на философские или метафизические предпосылки, а не на положения науки. И потому мы не можем ждать от науки ответа на вопрос о существовании нравственного закона.

«Мы хотим знать, – продолжает он, – стала ли вселенная такой, какая есть, просто случайно, без причины, или же за ней стоит некая сила, делающая ее такой». Подобная сила, рассуждает он, могла бы проявиться «внутри нас как влияние или повеление, понуждающее нас вести себя так или иначе. И именно ее мы в себе и находим… то, что направляет вселенную и явлено во мне как закон, побуждающий меня поступать правильно, чувствовать ответственность за неправильные поступки и испытывать неприятные чувства из-за них»[117].

Этот универсальный нравственный закон, как считает Льюис, отражают не только Ветхий и Новый Заветы, но и наша совесть. И, согласно его взглядам, этот закон указывает на бытие Творца. О бытии Творца, говорит Льюис, свидетельствуют два факта. «Это, во-первых, созданная Им вселенная… и, во-вторых, Нравственный Закон, вложенный Им в нас». Нравственный закон – более важное свидетельство, ибо «это сведения изнутри… о Боге больше скажет этот Нравственный Закон, чем вся вселенная, подобно тому, как о человеке больше скажут его слова, нежели возведенный им дом»[118].

Льюис разделял мнение немецкого философа Иммануила Канта, утверждавшего, что «внутренний нравственный закон» – это весомое доказательство величия Бога. Быть может, Льюис и Кант прекрасно помнили отрывок из Библии, где Творец говорит: «Вложу закон Мой во внутренность их и на сердцах их напишу его» (Иер. 31:33).

Размышляя о Канте с его идеей нравственного закона, Фрейд недоумевает: «Философ Кант торжественно заявил, что существование звездного неба и нравственного закона внутри нас – это и есть неоспоримые доказательства величия Бога». Но Фрейд не уверен в том, будто звездное небо хоть как-то относится «к вопросу, любит ли один человек другого или готов его убить». Кант видит в небесах и нравственном законе внутри нас свидетельство бытия Бога, а Фрейд называет это «странным».

Однако, говорит Фрейд, если вдуматься, утверждение Канта «прикасается к великой психологической истине». По представлению Фрейда, Бог – просто проекция отцовского авторитета, и если с этим согласиться, то утверждение Канта обретает смысл. Родители нас создали и научили отличать хорошее от дурного. «Ибо отец, которому ребенок обязан жизнью (конечно, вернее было бы сказать – союз отца и матери)… защищал его от всех опасностей и научил его тому, что надо делать, а от чего следует воздерживаться… Ребенок усваивает социальные обязанности через систему поощрений и наказаний»[119].