Фрегор Ардин

— Нет, он сам по себе такой, — ответил Новенький, оттаскивая Гаора от стола к табуретам. — А теперь посиди, чтоб впиталось.

Гаор сел на табурет и откинулся назад, опираясь затылком и лопатками о стену. С ним происходило что-то непонятное, неиспытанное. Вдруг резко обострилось зрение, всё стало ярким и чётким, а потом так же обострился слух. Он сидел и слушал, как Старший шёпотом ругает Шестого, что тот себе слишком густого налил и опять не сумеет вовремя остановиться, а тот отругивается, что не велика беда заломать лишнего, за это ни хрена не будет, а вот Младшего бы надо напоить, а то он опять не сработает. Гаор даже прикрыл глаза, чтобы их не ломило от слишком ярких красок, но скованными руками уши не заткнёшь, и его почему-то все сильнее выгибало, заставляя вжиматься затылком в стену и сползать на край табурета. И почему-то он не мог думать, в голове метались какие-то обрывки мыслей, и они были цветными, яркими и громкими.

— Ага, — сказал рядом Новенький, — в самый раз. Пока зайдём, пока начнём, он как раз будет.

— Пошли, — скомандовал над ним Старший. — Вставай, Лохмач.

«Лохмач… Это кто? Я?» — почему-то удивился Гаор, вставая не так по команде, как из-за того, что Младший и Новенький подняли его и поставили на ноги. Он открыл глаза и сразу болезненно прищурился, сморщив лицо.

— Ничего, привыкнешь, — озабоченно сказал Старший, — ноги-то передвигай, не нести же тебя.

Почему-то Гаору вдруг и в самом деле стало тяжело, неловко переставлять ноги, будто… будто что-то мешало ему. И этим чем-то было… был он сам. Его распирало, раздувало изнутри, застёжка брюк впилась в тело… что это с ним? Несмотря на обострившееся зрение, коридора, по которому они прошли, он не разглядел и не запомнил. Вокруг полыхала ослепительная белизна кафеля.

И комната, куда они вошли, показалась ему в первый момент тёмной. Он даже заморгал и затряс головой, пытаясь погасить полыхавшие под веками белые молнии.

— Вы зря упорствуете, — услышал он негромкий, по-отечески участливый голос. — Поверьте, эти меры не доставляют мне никакого удовольствия. Но вы, именно вы своим даже не упорством, упрямством вынуждаете меня.

— Нет, — в юношеском голосе звенело напряжение отчаяния. — То, что вы предлагаете, это… неприемлемо, это недостойно.

— Что?! — взревел ещё кто-то. — А свою невесту отдать этим скотам достойно?! Ах ты, щенок! Да я тебя!

— Ну, успокойтесь, зачем же так, — снова зажурчал голосок первого. — Сейчас молодой человек оглядится, посмотрит по сторонам, хотя бы вон в тот угол и всё поймёт.

«Пара работает», — догадался Гаор. Глаза уже не ломило, и он осторожно разлепил веки. Показавшийся ему поначалу тёмным следственный кабинет был просто неравномерно освещён. На канцелярском столе сильная лампа-рефлектор, вторая лампа, настенная, освещает маленький угловой диванчик и столик с бутылками и закуской, верхний свет выключен, и углы кабинета тонут в полумраке. В одном из этих углов стоят они. Старший чуть впереди и сбоку, а в самой тени он, Младший и Новенький, придерживающие его за локти. У стола двое: тот самый, отобравший его на просмотре, за столом, а перед ним на стуле молодой, двадцати нет, парень в порванном университетском мундире, студентик. Второй… дознаватель стоит за спиной студента и, слегка наклонившись, нависает над ним тёмно-серой глыбой. Пыточной «кобылы» нет — и тут же сообразил, что пыткой будут они, он. Гаор шевельнул плечами, но держали его крепко, а нависавший над студентом дознаватель обернулся на шорох и… одобрительно подмигнул Гаору. И это подмигивание Гаор ощутил, как пощёчину, он хрипло выдохнул — почему-то горло свело судорогой и вместо ругани получился какой-то полузвериный рык — и снова дёрнулся. Старший — обострившимся от «пойла» зрением Гаор всё замечал — кивнул дознавателю.

— Сожалею, молодой человек, — вздохнул сидящий за столом, — но вы вынуждаете нас. — И распорядился: — Введите.

Вдалеке — кой аггел у него с глазами, почему кабинет такой большой? — раскрылась дверь, белый прямоугольник хлестнул его по глазам светом. Гаор зарычал от боли и зажмурился. А когда разлепил веки… всё стало ещё более ярким, пронзительным, чьи-то голоса оглушали его, звенели под черепом, в мозгу, не давая понимать смысл. Чей-то тоненький голос кричал: «Нет! Не надо!» Что нет? Чего не надо? Какое это имеет отношение к нему? Боль в паху вдруг стала нестерпимой. Гаор, часто болезненно моргая, опустил глаза, и увидел, что… что вот-вот разорвёт на себе брюки собственным напрягающимся быстро увеличивающимся членом. Так… так вот зачем «пойло»! «Чтоб работалось!» Гады, сволочи! Но вместо ругани невнятный хриплый рык.

— Младший, держи его, — негромко распорядился Старший, делая шаг вперёд, — Новенький, помоги.

— За шею его держи, — распорядился Новенький, выходя из-за спины Гаора, — только не придушивай, сейчас не надо.