Фредди. Жизнь, полная риска

Я представил себе эту картину. Энрико и Карузо сидят за компьютером, барабанят по клавишам, записывая свои дурацкие песни и отчаянно горланя, а я, бедный и несчастный, сижу с краешка и жду, когда они соизволят уступить мне место, чтобы я мог заняться любимым делом.

«А если я сейчас откажусь? Нет, нельзя. У всех есть право на образование. Даже у морских свинок. Значит, прощайте тихие ночи, прощайте часы уединения, прощай мое творчество…» Не умея скрыть своих чувств, я отвернулся.

И тут я услышал сдавленное хрюканье. Повернувшись, я увидел, что Энрико и Карузо давятся от смеха. Еще секунда, и они уже ржали как резаные, хохотали как ненормальные.

— Беда, беда пришла к поэту в дом… — запел Энрико.

— Задумался наш друг-поэт о том, — подтянул Карузо.

Как жить ему теперь под этой крышей,
Где вдохновенье не придет уж свыше,
Коли к компьютеру его теперь с утра
Не зарастет народная тропа, —

пропели они хором и захохотали.

— Да, в прежние времена его хомячество могло уединиться в храме муз, — продолжал издеваться Энрико, — а теперь, теперь у ворот собралась чернь, которая тоже хочет приобщиться к высокому искусству. Она шумит, эта чернь, и вот-вот ворвется в святая святых гениального сочинителя.

— Только вот спрашивается, — серьезным тоном добавил Карузо, — а стоит ли так стремиться в этот храм, в эту обитель его хомячества. Не слишком ли высока будет цена, которую нам придется заплатить за то, чтобы быть допущенными к этой сокровищнице?

— Вы правы, коллега, — согласился Энрико. — На кой нам шут сдался этот компьютер? Вот удовольствие — сидеть и барабанить по клавишам, когда мы можем по старинке петь себе свои песни и ни у кого не одалживаться.

Нам ни к чему компьютер, друг хомячий,
Зачем нам этот лысый хряк жужжачий,
Мы сами можем прожужжать любую строчку,
Учиться ничему не будем мы — и точка.

Плевать хотели мы на герцы-килобайты,
Не будем заводить себе мы сайты,
От них добра не жди, одна морока,
Еще подохнуть можно так до срока.

Тут мое терпение лопнуло. Всему на свете есть предел. Оставаясь внешне спокойным, я выждал паузу и, когда певуны немного утихомирились, выпятил грудь колесом, раздул как следует щеки и как фукну на них, после чего я еще ощерился и немного пошипел. Энрико и Карузо тут же свалились от страха как подкошенные. Они всегда так валятся, когда я на них шиплю и фукаю. Против моих хомячьих приемчиков они бессильны. Правда, я прибегаю к этим приемам крайне редко. Потому что сэр Уильям меня потом всякий раз отчитывает и говорит, что это непорядочно использовать такие запрещенные сильнодействующие средства. Впрочем, сегодня он почему-то решил воздержаться от обычных нотаций. Видимо, тоже считал, что на сей раз морские свинки зашли уже слишком далеко.

— Довольно! — сказал он сухо, обращаясь ко всем. — Извольте привести себя в чувство. Вы что, забыли, для чего мы собрались? Нам нужно обсудить, что мы будем делать, если доктор Дитрих снова вернется и попытается проникнуть к нам в квартиру?

— Очень просто, — сказал Карузо, отдуваясь. Он с трудом поднялся на лапы. — Фредди его напугает, и он сбежит.

— Точно, — подхватил Энрико, который тем временем тоже успел принять вертикальное положение. — Фредди раздует щеки, напыжится, как индюк, — доктор испугается и бросится наутек.

Сэр Уильям укоризненно покачал головой:

— Я серьезно вас спрашиваю.

— А мы серьезно и отвечаем, — сказал Энрико.

— Серьезнее не бывает, — добавил Карузо. — Что нам еще останется делать, все равно нам с человеком не справиться, так пусть хоть Фредди вволю попыжится.

Ну, прямо слова не может сказать в простоте, чтобы не пнуть меня слегка. Хотя по существу вопроса он, конечно, прав. С человеком нам ни за что не справиться. Так что и совещаться тут особенно не о чем. Тем более что нам, как я думал, уже ничего не грозит. Я почему-то был уверен, что доктор Дитрих не сможет забраться к нам в квартиру, судя по тому, как он долго возился с замком и так ничего и не добился.

Сэр Уильям, однако, думал по-другому.

— А что если нам попытаться как-то сообщить об этом Софи? — предложил он после некоторых раздумий. — Ведь она придет сюда завтра после школы нас кормить. Ты напишешь ей записку, она расскажет обо всем своему отцу, он придет и разберется с этим доктором Дитрихом. Он все-таки взрослый мужчина и как-нибудь управится с этим нахалом.

— Да, но как же я напишу Софи, если я обещал мастеру Джону никогда, ни при каких обстоятельствах, никому, даже Софи, не открывать своей тайны. Я дал ему твердое хомячье слово. Что же мне теперь его нарушить?