– Раз уж Кафка так хорошо описал страдания нашей повседневной жизни, зачем тогда вообще читать этот журнал… – рассудительно обронил Мартин.
– А еще я хотел бы, – продолжал Велч, не принимая брошенный ему вызов, – прочесть вам вступление к статье, присланной нам великим Вальтером Беньямином. На таком холоде у меня разболелось горло, поэтому прошу проявить ко мне снисхождение.
– Да, квартирку и в самом деле не мешало бы протопить.
– Хватит, Мартин! Продолжайте, господин Велч.
– Благодарю, Ида.
С этими словами он достал из кармана брюк сложенную вчетверо бумажку, развернул ее и начал читать:
– Ваше вступление – само совершенство!
– Еще раз благодарю вас, Ида.
– У меня есть одно замечание, если, разумеется, Ида не против…
– Я слушаю вас, Мартин…
– Мне хотелось бы вернуться к вопросу о том, насколько оправдан выбор Вальтера Беньямина. Насколько обоснованно давать ему право воздавать в нашем журнале почести, о которых идет речь? Я помню одну передачу по радио, в которой он выступил незадолго до того, как уехать из страны. Он тогда произнес слова, запомнившиеся мне и не оставившие равнодушным: «Я отказываюсь толковать творческие замыслы Кафки». Вот я и спрашиваю вас, как можно доверять толкование творческих замыслов Кафки человеку, отказывающемуся эти самые замыслы толковать?
– Об этом мнимом отказе Вальтер Беньямин говорит только потому, что давно понял: любое толкование столь многогранной мысли и столь неисчерпаемого творческого наследия неизменно обречено на неудачу, притом что весь смысл трудов Кафки как раз к тому и сводится, чтобы затеять этот поиск, пусть даже потом потерпев провал.
– Что-то я вас не пойму.