Джинн Ниеве опять приходит к ней холодным дуновением, и она снова становится другим существом. Она ощущает беспорядочные фрагменты дикого кода в атаре, мысли, фоглетами протянувшиеся по воздуху, прохладную оболочку Печатей. Теперь она не просто девочка Дуньязада, а облако светлячков, кружащих возле неё, и воспоминания внезапно кажутся глупыми. Именно здесь её место, поэтому отец и свёл их, поэтому сплетатель надевал ей на голову обжигающий виски шлем и заставлял видеть во сне Ниеве, а Ниеве – грезить о Дунья-заде.
Как она могла сомневаться в том, что это правильно?
– Только это не всегда правильно, – говорит Дуньязада.
Кувшин джинна она держит в руке.
– Я и не подозревала, – медленно произносит Таваддуд. – Почему ты рассказываешь всё это сейчас?
– Потому что тебя намерены сбросить с вершины Осколка, а отец не собирается вмешиваться, лишь бы обеспечить желаемое решение при голосовании. Хотя есть и другие пути.
– Зоку, – догадывается Таваддуд.
– Да. Как я вижу, ты успела поговорить с Сумангуру, или как там его зовут на самом деле.
– А почему именно они?
– Потому что мне
Таваддуд качает головой:
– Это не так.
Она рассказывает сестре историю Сумангуру и Абу Нуваса и открывает всё, что они обнаружили. Дуни внимательно слушает.
– Если Абу Нувас доберётся до аль-Джанна, всё остальное будет уже неважно, – говорит Таваддуд. – Сянь-ку перестанут осторожничать. Крик Ярости повторится в десятикратном размере. И на этот раз они одержат победу.
– Я тебе верю, – отвечает Дуни. – Ты отлично умеешь заговаривать зубы, но меня тебе никогда не удавалось обмануть.
– И что же нам делать?
– Сложившаяся ситуация может оказаться нам полезной. Она даёт мне повод предложить союз с городом Супра и организовать у нас представительство зоку. Но нужны доказательства. В противном случае нам никто не поверит. Нувас – очень влиятельная фигура. Можно ли как-то доказать его связь с убийцами?
– Аксолотлю неизвестно, как это было сделано. Он отдал Нувасу свою историю, а потом очнулся в разуме Алайль. Так или иначе, его всё равно никто не станет слушать. – Таваддуд сжимает пальцами виски. – Как бы мне хотелось
– Нет, совместное свидетельство тоже не годится, тем более если в нём участвует Аксолотль. Кроме того, в роли козла отпущения ты просто идеальна. Паршивая овца из семейства Гомелец, сговорившаяся с самим дьяволом, чтобы свергнуть Соборность и всё, что с ней связано, из-за того, что её мать погибла в Крике Ярости. – Некоторое время Дуни молчит. – Эти мерзавцы всё превосходно спланировали. Но не всё потеряно. Я могу вытащить тебя отсюда. У меня есть связи…
– Дуни, я должна попытаться. Я должна дать показания.
– Хорошо, – соглашается Дуньязада и крепко обнимает сестру. – Я тоже там буду. И буду говорить. Возможно, этого окажется достаточно.
Главная Обсерватория расположена на вершине Голубого Осколка, над его водопадами, дворцами и домами мухтасибов, обнесёнными лазурными стенами. Это линзообразное сооружение, удерживаемое дугами и наклонённое в сторону города. Таваддуд ещё никогда здесь не была. Ковёр доставляет Таваддуд, Дуни и их Кающихся-телохранителей к скромному входу на верхней поверхности здания.
Галереи Обсерватории представляют большую историческую ценность. Это сферические помещения с пятиугольными окнами и полукруглыми балконами. На каждой поверхности золотом выгравированы Тайные Имена. Мозаичный узор притягивает взгляд к смотровым окнам. Здесь ещё сохранились обвязки мухтасибов, прежде сидевших со своими очками и подзорными трубами, но теперь вместо них остались только деревянные фигуры в человеческий рост.
Члены Совета поджидают сестёр у пятиугольного окна, выходящего на пустыню дикого кода. Перед ними раскинулась печальная местность, заваленная обломками технологий Соборности и уже заросшая деревьями-мельницами и безымянными растениями. Хаотичную геометрию нарушают только рельсы для поездов душ, уходящие на север, к далеким горам.
Членов Совета шестеро. Лицо Кассара кажется высеченным из камня. Рядом угрюмый и узколицый Люций Агилар, его давний сподвижник. Над простым кувшином колышется мыслеформа джинна.
Дуни занимает место рядом с отцом, и он, кивнув Таваддуд, с трудом поднимается с кресла.