Фрактальный принц

Таваддуд выбирает подходящую пару – миниатюрная женщина оживлённо обсуждает со своим спутником вопрос покупки нового кувшина для джинна-слуги. Таваддуд едва слышно произносит Тайное Имя аль-Мусаввира, Дарующего Облик, копирует свой и Сумангуру образ в атаре и накладывает на образы попутчиков. И действительно, когда пара выходит на следующей остановке, два джинна следуют за ней. Третий остаётся, но ненадолго. Через пару секунд исчезает и он.

– Ловко, – одобряет Сумангуру.

Осколок Узеда, единственный ещё не до конца восстановленный фрагмент Сирра, окружён лесами и пластиковыми щитами, означающими, что работы по ликвидации повреждений, нанесённых два года назад диким кодом, всё ещё продолжаются. Таваддуд помнит, как внезапно возникали гигантские конструкции – продукты дикого кода, завезённые из пустыни заражённым поездом душ, как карабкалось по осколку сапфировое дерево. Оно росло буквально на глазах, и в атаре можно было видеть вьющийся вокруг него рой джиннов.

По мере приближения к тёмному каркасу на горизонте её сердце бьется всё быстрее и быстрее. Дуни. Дуни. Я поступаю правильно. Отец должен узнать правду. Таваддуд вспоминает долгие ночи, наполненные ощущением вины, осознанием собственной неправоты. Возможно, это тоже устраивала она. Хотела, чтобы я оставалась ничтожеством и не вставала у неё на пути.

Таваддуд сжимает в кармане мыслекапсулу, изготовленную в Соборности. «Она имитирует часть твоего мозга, куда внедрится фрагмент, – сказал Сумангуру. – Как кувшин джинна, с той лишь разницей, что он не сможет оттуда выбраться». Такая маленькая вещица, кусочек холодного металла размером с ноготь.

Таваддуд старается думать о спокойном голосе Кафура, вспоминает, как он приютил её, когда она ушла из Города Мёртвых. Он поможет. Всё будет хорошо. Кафур учил, что всё можно вылечить.

Здесь повсюду большие перепады высоты: резкие спуски под трамвайные пути и вертикальные аллеи, тянущиеся вверх, на Осколок. Таваддуд оглядывается на Большую Северную Станцию, откуда начала распространяться зараза: на длинные залы с низкими потолками и арки, всё ещё отмеченные следами битвы, когда мухтасибы и Кающиеся пытались сдержать натиск дикого кода. Металлические брусья и стёкла до сих пор покрыты шрамами.

Пройдет ещё какое-то время, и шрамы исчезнут.

Они выходят на последней остановке вместе с толпой рабочих, возвращающихся домой после вечерней смены. Таваддуд ведёт Сумангуру вниз по извилистой лестнице. Здесь нет никого из Кающихся, а атар настолько зыбок, что джинны не смогут их выследить. Дуни, вероятно, сходит с ума от злости.

На арках, оставшихся от Северной Станции, при их приближении появляются светящиеся указатели. Из-за грохота трамваев наверху разговаривать почти невозможно. Повсюду запах озона, и воздух кажется густым. Неожиданно перед ними, словно зрачок гигантского глаза, открывается старый туннель поездов душ и оттуда веет холодом.

Внутри приходится идти по неровной земле, и Таваддуд едва не повреждает ногу об алмазный рельс. Вдали слышны шорохи и чьё-то бормотание. Бану Сасан перешёптываются о том, что дикий код не побеждён окончательно, что в развалинах ещё живут его детёныши.

– Когда вы говорили о дворце, я представлял нечто иное, – произносит Сумангуру.

– Ш-ш-ш, – Таваддуд заставляет его замолчать.

Впереди на стене светящийся символ – круг с двумя точками глаз. Лицо. Таваддуд произносит Тайное Имя, которому много лет назад научил её Кафур, и перед ними открывается дверь, ведущая в длинный коридор, залитый неярким красноватым светом. Внутри разносится эхо далёкой музыки и человеческих голосов, слышится чей-то шёпот.

Таваддуд протягивает Сумангуру белую маску и сама надевает такую же.

– Добро пожаловать во Дворец Сказаний.

Дворец, как всегда, выглядит немного изменившимся. Это настоящий лабиринт скудно освещённых переходов. Повсюду сотни людей в масках. В коридорах они молчаливы, но в залах, загадочным образом возникающих то тут, то там, слышится шум и смех, горит свет, играет музыка.

Таваддуд и Сумангуру попадают в комнату с высокими белыми стенами, на которых танцуют тени, хотя источника света нигде не видно. Длинноногие чернильные кляксы разбегаются, как только Таваддуд пытается к ним прикоснуться. Следующий зал опутан медными проводами и гудит от статического электричества. В нём, словно перед грозой, тяжело дышать, а волосы встают дыбом и начинают потрескивать. В галерее, обитой чёрным бархатом, тысячи свечей, повинуясь жестам человека в чёрном костюме, белых перчатках и балетной пачке, переворачиваются и исполняют под потолком медленный танец света и огня. В атаре полно джиннов, навевающих иллюзии.

Стройная женщина с коротко подстриженными тёмными волосами и в красной, а не в белой маске подходит к ним и слегка кланяется.