— Нужно сначала о нём справки навести — что за человек, — сказал Платов. — А потом прикинуть, как своими силами с ним разобраться. Может статься, что этот Гурский станет нашим козырным тузом в рукаве…
Платов засел за комп с желанием поработать и отписать дополнительные планы по оперативным делам. Но случайно, как бы непроизвольно, наткнулся на игру «Лягушка», и по экрану поползли шарики, которые нужно было сбивать. Эта игра — определённо диверсия мирового капитала против органов государственной власти России. Она есть на каждом чиновничьем компьютере. И если на ней завис — рабочий день пройдёт как сон, и оглянуться не успеешь. А потом ощущаешь себя усталым, нервным, а кроме того, полным идиотом, угробившим несколько часов своей жизни не пойми на что. По степени прилипчивости эта игрушка не знает себе равных.
От этого занятия его оторвал телефонный звонок Шведова.
— Чем занят?
— Шарики на компе гоняю, — раздражённо произнёс Платов.
— Достойное занятие для подполковника… Увидеться надо, Валера. Кононенко запросил встречу.
— Куда ж от вас денешься. Буду.
Точка рандеву была у фонтана рядом с Большим театром. Платов пожал Шведову руку и ухмыльнулся:
— Место стрёмное какое-то для встреч выбираете.
— Хорошее место, историческое, — возразил Шведов.
— Тут исторически голубые тусовались.
— Они ещё на Пушкинской собирались. А сейчас всё больше по гей-клубам.
Вскоре появился Кононенко. На этот раз он был в демократичных джинсах и меховой куртке.
— Был я у Руфимова, — поведал он. — Всякое видел. Но такое… На Рублёвке встретились, день рождения был у общего знакомого. Очень мило поговорили.
— И что он сказал?
— Я ему описал ситуацию с этим делом — мол, что вы скажете как видный деятель отечественной прокуратуры. Он сначала включил дурака, но я же вижу, что он в курсе. Треснули мы с ним по бокалу «Хеннесси», он расчувствовался, сказал, что я мужик хороший и он готов мне помочь. Я его упрекнул в том, что он отпускает преступников, — по его указанию меру пресечения Левицким меняют. Он плечами пожал и выдал: «Да все сейчас преступники. Вы не преступник? А я? Книжка очень толстая — Уголовный кодекс. Всю страну посадить, что ли?» Оказывается, есть такое понятие, как правоохранительные услуги. Это аукцион. А на аукционе покупает вещь тот, кто больше заплатит. Говорит: «А что вас смущает? Они заплатили 200 тысяч. Перекупите лот. Заплатите четыреста — я их закрою. За шестьсот, лучше за семьсот, я их тут же в суд направлю…»
— Правоохранительные услуги, — усмехнулся Платов.
— Самые дорогостоящие услуги в России, — произнёс Кононенко.
— И что вы ответили на это предложение? — поинтересовался Шведов.
— А что я? Ещё семьсот тысяч? Это уже слишком… Ничего, попробую на отношениях ситуацию вытянуть.
— А получится? — недоверчиво произнёс Шведов. — Вы думаете, что прокурорские съели две сотни тысяч зелени за изменение меры пресечения. И вот им позвонят сверху, скажут, что они не правы. После этого прокурорские возвращают двести тысяч обратно. И Левицкие остаются сидеть.
— Ну что вы, — удивился такой постановке вопроса Кононенко. — Прокурорские если что-то схватили, обратно никогда не отдадут. Просто не выполнят обязательства. У них это сплошь и рядом.
— И когда всё выяснится с этой мерой пресечения?
— Завтра-послезавтра.
— Понимаете, — произнёс Шведов. — Если их отпустят, в суд дело уже не пойдёт.
— Я понимаю, — кивнул Кононенко. — И сделаю всё возможное, чтобы этого не произошло…
Послезавтра Ирину Левицкую выпустили из камеры. Рубен Левицкий вышел двумя днями позже. Застенки они покидали как победители…
Установить, что за крендель этот Гурский Леонтий Нестерович, распорядком дня которого так интересовался Носорог, удалось без труда. На Мичуринском проспекте он был прописан один в трёхкомнатной квартире. Компрматериалами на него органы внутренних дел не располагали, кроме появления в общественном месте в состоянии алкогольного опьянения.
С Кацем Платов пересёкся в Александровском саду. Они неторопливо направились в сторону Исторического музея. Сегодня потеплело и неожиданно выглянуло солнце, красиво играющее на белом снегу.
— Ты такого Леонтия Гурского знаешь? — спросил Платов.
— Знаменитый алкаш. Но руки золотые. И глаз алмаз. Реставратор по живописи. В узких кругах личность известная. Я с ним только пару раз общался.
— Подписи тебе подделывал? — усмехнулся Платов.
— Ой, Валера, как тебе не совестно, — засуетился Кац. — За кого ты меня держишь? Еврея обидеть каждый рад… Как на духу, как лучшему другу… Леонтий — мастер перелицовки. Подпись выправить, хвосты прибрать — нет никого мастеровитее!
— Он с Носорогом работал.
— Вот как!.. Тогда, скорее всего, он и был тем самым алхимиком, превращавшим Де ла Кура в Киселёва.
— Волшебник… Как думаешь, он поколется?
— Он по жизни зашуганный. Если прижать хорошенько, то поколется. Или… Или упрётся так, что паровозом не сдвинешь…
— У тебя его телефон есть?
— Записывай. — Кац вытащил мобильник и продиктовал номер, потом внимательно посмотрел на собеседника: — Ты мне объясни одно — на фига оно тебе?
— Что?