Фоторобот в золоченой раме

— Она, родимая. Пришла вся такая скромная, плачет, что мужа вовлекли в аферу, а он ни в чём не виноват. И в конце преподнесла следачихе в подарок тоновый крем. После этого вопрос с международным розыском был снят.

— За флакон крема?

— В коробочке двадцать тысяч баксов было. Лукашкина схавала и не поморщилась.

— Ты откуда знаешь?

— Она поведала одним знакомым, а те другим. Ну, знаешь, как бывает.

— Феерично! А сейчас что за шухер?

— Лукашкина посоветовалась с начальством, и они решили, что не доказана осведомлённость Левицкой о том, что она торгует подделками. И в суд дело не направишь.

— А они пытались это установить?

— Да им до фонаря всё. В Следственном департаменте какое-то сонное царство. На следственно-оперативную группу из пяти человек одно дело, по которому несколько месяцев не делается ничего.

— Вот чёрт. Неужели сгорит дело?

— Как спичка.

— Это несправедливо. Левицкая профессиональная мошенница. И я уверен, что Кононенко она киллеру заказала.

— Доказательства? Нет? Тогда чего хорохориться, Валера.

— Когда выпускают?

— Как только, так сразу. — Шведов посмотрел на часы. — Чего-то Кононенко запаздывает.

Потерпевший появился через пять минут. В строгом смокинге с бабочкой он чувствовал себя как рыцарь в броне — вроде и красиво, но везде давит, и не вздохнёшь полной грудью, не раззудишь плечо.

— Благотворительный концерт в мэрии будет, я от вас сразу туда, — пояснил Кононенко.

— Благотворительность — дело богоугодное, — хмыкнул Шведов.

— Нет лучше способа украсть деньги, чем затеять благотворительность. Но приходится платить, иначе нельзя.

Кононенко заказал себе китайский десерт с непроизносимым названием и гранатовый сок.

— Последняя информация, — произнёс он. — Занесла Левицкая-старшая через московских арт-дилеров в Генеральную прокуратуру три сотни тысяч долларов.

— За прекращение дела? — удивился Шведов.

— Ну что вы, кто прекратит дело за такие смешные деньги? За меру пресечения. А дальше начнётся торг в разрезе окончательного решения вопроса.

— А кто цифру в Генералке всосал? — поинтересовался Шведов.

— Есть там один прохвост. Большая шишка. Генерал Борис Руфимов.

— Известная личность, — кивнул Шведов. — Несколько раз впрягался за крупных воров.

— У нас есть возможность эту ситуацию перебить? — спросил Платов.

— Будем бороться, — твёрдо произнёс Кононенко. — Знаете, друзья мои, с каждым месяцем мне эта история обходится всё дороже. Я забросил бизнес. Хожу по прокурорам, судьям. На допросы. Делаю за свой счёт экспертизы. Доказываю, что я не верблюд. И пути назад мне нет. Если сейчас прекращается дело, то получается — эти жулики правы. И это я кинул Левицких, а не они меня… У меня репутация. Все знают, что со мной можно иметь дело. И тут грязная история, в которой то ли меня обокрали, то ли я обокрал.

— Ну и как будем отбиваться?

— Я договорился встретиться с Руфимовым… Ну, вращаюсь я в кругах, — улыбнулся Кононенко. — Дачи, фуршеты, пьянки. Деньги тянутся к власти. Есть возможность встретиться с ним.

— Думаете, сможете отыграть назад ситуацию?

— Посмотрим. Я включил все рычаги. А что будет… — Кононенко повёл рукой неопределённо, будто отмахиваясь от невидимого эфирного существа…

* * *

Утром на работу Платову позвонил Иван Руденко — бывший коллега, а ныне частный сыщик, и объявил, что надо встретиться, есть информация по Левицким.

Встретились они в торговом центре на «Белорусской», пристроились в «Шоколаднице».

— Помнишь, я тебе говорил, что Носорог заказывал скрытое наблюдение, но я заказ не взял, и он поручил его другим, — произнёс Руденко. — Не представляешь, чего мне это стоило. Но я нашёл ребят, которые по тому заказу работали.

— Кто объект?

— Странный человек, явно высокохудожественного неопрятного вида, с бородой. Таскался везде с папками, мольбертами. Похоже, художник.

— И что они там вымутили?

— Проверили связи. Какие-то там галереи и прочее. Но все эти материалы передали Носорогу.

— А данные на человека?

— Записывай. Гурский Леонтий Нестерович.

Платов записал данные в толстый ежедневник и сказал:

— Ну что, спасибо, Вань. С меня причитается.

— Причитается. Сделай так, чтобы меня в это дело под протокол не тащили.

— Обещаю, что ты не пострадаешь…

Распрощавшись с Руденко, Платов позвонил Шведову и обрадовал, что есть срочная информация.

На Октябрьской площади было ветрено и зябко. Гранитный Ленин на постаменте смотрел куда-то вдаль, в небо, и его, похоже, не интересовало, до чего дошла его страна.

Платов донёс в двух словах до кутающегося в замшевое пальто Шведова только что полученную от частного сыскаря информацию.

— Это художник! — обрадовался Шведов. — Перелицовщик!

— Может быть, просто деловой партнёр.

— По твоим описаниям — голь перекатная. Человек искусства. Зачем он богатому Носорогу нужен? Только как перелицовщик.

— Или как эксперт, который подбирал полотна. Видимо, Носорог опасался, что его специалист с конкурентами блудит. Вот и решил проследить…

— И что с ним делать? Информацию в следствие сольём — пускай допрашивают?