Фосс

Мальчик принялся объяснять на родном языке, указывая пальцем.

— Verfluchte Sprachen![31] — вскричал немец, попадая в двойные тиски чужих языков.

Мальчик продолжил, как ни в чем не бывало, и немцу пришлось взять себя в руки.

— Змея, — объяснял Джеки. — Отец моего отец, все черные. Gut, — добавил мальчик на родном языке Фосса, и это слово осветило все кругом.

Мужчина все больше поддавался простоте наскальных рисунков. Отныне любые слова лживы, за исключением тех, использование которых вызвано необходимостью, оберегающей язык.

— Кенгуру, — показал мальчик. — Старик, — улыбнулся он, касаясь отдельных частей тела, надо сказать, весьма выдающихся.

Хотя немец уже начал проникаться симпатией к тайне рисунков, которые превосходно передавали мелкие подробности, он наконец оторвался от кенгуру и довольно строго сказал:

— Ja. Natürlich[32]. Только мне больше нравятся эти. Что они означают?

Фосс указал на замысловатые изображения скелетов или связок костей с развевающимися перьями. Он вспомнил, как в детстве запускал воздушных змеев с привязанными к хвостам посланиями. Иногда бечевка обрывалась, и освобожденный змей, если не растворялся в небе, уносил послание далеко-далеко. Впрочем, куда бы он ни добирался, ответ не приходил никогда.

И вот теперь, глядя на человечков-змеев, Фосс преисполнился надежды.

— Люди улететь мертвые, — объяснял мальчик. — Повсюду, — помахал он рукой. — В камнях. В деревьях. Людей больше нет, — сказал он, проводя пальцами по лучам света, словно по собственным волосам. — Больше ничего нет. Вот так! Видеть? — Он приложил щеку к сложенным ладоням и заморгал. — Ветер дуть много, ночью белый, и это мертвые люди. Они выходить. Мы не видеть. Они повсюду.

Стены пещеры зазвенели шепотами перепутавшихся змеев. Души людей только и ждали, чтобы появиться.

— Теперь я понял, — мрачно кивнул Фосс.

Он действительно все понял. Прочувствовал до кончиков пальцев. Он был безмерно счастлив.

Почему это не может длиться вечно, поинтересовался он у женщины, которая была постоянно заперта внутри него и которая отвечала ему кончиками своих длинных, мечтательных волос. Она предположила: возможно, души тех, кого мы знаем, не более разговорчивы, чем их слова, если ты касаешься прикрепленных к ним струн; поэтому им суждено лопнуть, и освобожденные души понесут послания надежды в Богемию, Моравию и Саксонию, если их не сотрет дождь — в этом случае нашедшим придется довольствоваться догадками.

Промокший мужчина в пещере должен был чувствовать боль и холод, но плавная, чуткая душа женщины ласкала его упрямый, мятежный дух. Втайне ему хотелось — зачем втайне, ведь мальчик все равно бы ничего не понял! — хотелось оставить свой след, написав среди наскальных рисунков теплой охрой счастливую букву «Л».

Время шло, летучие мыши нервничали, мальчик устал от рисунков и стоял у входа в пещеру, вспоминая того крупного кенгуру, чьей опаленной шкурой набивал живот дней десять подряд. Теперь он проголодался. «Nun wir müssen zurück»[33], — сказал мужчина, прервав свои размышления.

Незнакомый язык вовсе не беспокоил черного: похоже, он вообще не слушал слов. Джеки подождал, когда белый человек начнет действовать. И потом уже последовал за ним.

За вторую половину дня основная часть отряда продвинулась до спасительных пещер. Лемезурье был все еще очень слаб и покачивался на лошади, Тернер, Ангус и Гарри Робартс тоже ослабели, хотя и не так сильно. Прибыв туда, где Фосс и абориген пересекали реку, решили построить плот, чтобы переправить на противоположный берег припасы, которые нельзя мочить. Джадд принялся валить редкие и вдобавок довольно кривые молодые деревца, умудрившись в конце концов нарубить нужное количество. Дождя он не страшился. Вода стала его стихией, и сверкающий топор словно проплывал сквозь дерево. Вскоре Джадд соединил деревца вместе и закрепил на поплавках из полых бревен, привязав ремнями из воловьей шкуры, которую припас как раз для подобного случая.

Тем временем люди взялись проклинать и дубасить коров, мулов и запасных лошадей, тесня к реке. Животные жалобно молили о пощаде, потом понуро подчинились и бросились в воду. Коз пришлось сперва погонять по берегу: как существа более разумные они понимали, что к чему и не желали идти на верную смерть. Они кричали так, будто их режут, а загонщикам казалось, что нож приставлен к их собственному горлу. Козы качались на воде и плыли. Напрасно рога рассекали воздух. Вскоре стало ясно, что, по крайней мере, пятерым животным не выкарабкаться. Течение тащило их прочь, старая рогатая коза посмотрела на Фосса умоляюще, и тот крикнул:

— Мистер Джадд, плот еще не готов? Поскорее, иначе мы не успеем переправиться и обсохнуть до темноты.

Потому что козам уже не помочь…

— Мистер Джадд, — снова окликнул он, — вы понимаете, что в воде мука превратится в клейстер? Не надо грузить на мулов, кладите же ее на плот, да поживей!

Немец до такой степени расстроился из-за коз, что вознамерился настроить против себя всех и вся, делая вид, что не смотрит, как эти достойные животные спускаются в ад.