Форс-мажор – навсегда!

Но чтоб тот же Кайман напустил «черных» на (черт с ним, с одноклассником, с другом-приятелем!)… на исконно русского, наводившего конституционный порядок в Чечне, — чур Чепика, чур!

(— Сколько вы убили людей?

— Ни одного!

— Ни одного чеченца?

— Почему?! Штук сорок. Людей — ни одного…

Не Токмаревские слова, Юзона слова. Но Артем рядом был и почему-то не возразил, не… гм… не дезавуировал.)

Наш человек! Одной крови! Меж собой мы с ним как-нибудь все проблемы решим — вплоть до кровопролитной разборки. Но зверям, черным, урюкам, чуркам — ни капли этой нашей одной крови!

Вот не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Бытовой чепиковский ультрапатриотизм, за который Генка впервые спонтанно схлопотал от Артема в классе эдак шестом (а неча третировать Марика Юдина, придурок!), нынче запоздало, но всплыл из кипящего бульона токмаревских беспорядочных умозаключений решающим аргументом в пользу Чепика: не мог он, Генка, так!

Как?

А так, как Токмарев примеривал варианты, стоя перед запертой дверью.

Положение, признаться, идиотское. Сказать «мысли в одно мгновение вихрем закрутились в его воспаленном разуме, и в одно мгновение пришло единственно возможное и значит верное…» — соврать.

Ничего себе одно мгновение! Минуты две, а то и три, не пускают. Топчешься застоявшимся жеребцом, впору заржать! Сардонически.

Оставшиеся до «стрелки» полчаса околачиваться на лестничной площадке — глупо и унизительно. Жильцы этажами выше рано ли поздно мимо пройдут и, опознав давнего соседа, непроницаемо хмыкнут: Токмареву в собственную квартиру — никак! А не опознают — и того хуже. Зафиксируют: подозрительный субъект с собачкой торчит на лестничной площадке, не уходит…

Возвращаться на улицу, изображать непринужденно прогуливающегося — вдвойне глупо и унизительно. То-то оттянутся наблюдатели из «форда», кто бы там ни засел: о! гля! не пустили! пра-ально! вовремя приходи, не вовремя не приходи! прогуляйся еще… непринужденно вроде! но мы то зна-аем: вынужденно!

И погодка не располагает… Мелочь, но неприятно. М-да, если Москва — сердце России, то Питер (и область включительно) — ее, России, мочевой пузырь! За ночь небо забеременело, набрякло чем-то апрельским, но толком не разродилось. Вешние воды. Воды-то начали отходить, но порционно и спорадически. Мелкая дрянь, не дождь и не снег.

Да за такую погоду весь кабинет правительства — в отставку! И пусть считают, что легко отделались…

Пройтись от Новой Земли быстрым маршем, якобы увлекаемый нетерпеливой псиной, — одно. Конечный пункт есть, дом четыре по Сибирской, цель есть! И к ней, к цели, — в темпе, в темпе! Невзирая на вешние воды с неба (мы тогда трусцой, чтоб побыстрей!). А бесцельно блуждать под небесной слякотью даже с псиной на поводке — другое. Противно.

И в урочный час предстать перед оппонентами — мокрые перья волос, отяжелевший во влажных пятнах бушлат, чавкающие ботинки… Заведомо проиграть. Ну не проиграть, но дать сто очков вперед. К столь щедрой форе Токмарев пока не готов. Десять, двадцать — куда не шло. Но сто — слишком. После ночного кухонного бдения с Натальей и оглушающих новостей. После утреннего еще более оглушающего лифта… Сто очков вперед — бахвальство.

А тогда — открывайте, сволочи! Кто бы ни был внутри, открывайте! Быть не может, чтобы внутри — совсем никого. Тот же Петя Сидоров за двести баксов — должен эти баксы отрабатывать, сиднем сидеть.

Толком не вслушаться — вот что паршиво. Пробки в ушах, как следствие взрыва. И Архар, с-собака!.. На Новой Земле он взъерепенился, потянул хозяина вниз по лестнице, подальше от лифта, давай-давай отсюда, ноги в руки, лапы в лапы! А на Сибирской он подчинился токмаревскому рявканью «Место!», но заскулил перед запертой дверью, будто по покойнику.

…Будто по покойнику, да.

Артем пнул в дверь кулаком — не со вчерашней силой, но тоже внушительно.

И дверь, разумеется, подалась.

И в коридоре, в запекшейся луже, разумеется, валялся бездыханный Петя Сидоров — разбросав ноги в дозволяемом спущенными штанами радиусе, лялькая прокушенную давеча руку другой рукой.

И то и другое «разумеется» — обоснованно. Почему Артем и долдонил про себя: дверь заперта, заперта дверь, дверь заперта. Почему Артем и подогревал себя — открывайте, сволочи! — греша на пунктуальных, на играющих в пунктуальность, но живых бандюков. Почему Артем и строил варианты, заморочившись в нюансировке…

Потому что! Стоило никому не отозваться после первого звонка, он прикинул возможное (истинное!) положение вещей и, увы, не ошибся. Не случись взрыва в лифте, списал бы на бдительность-мнительность. Но вкупе… И к тому же Архар поведенчески намекнул: там, хозяин, прямой опасности для тебя как бы нет, но приятного там, хозяин, мало… шли бы мы отсюда, хозяин?

Само собой, пойдем, псина, сейчас и пойдем. Лишь убедимся в худшем и пойдем. И быстро пойдем, на грани привлечения внимания к собственной персоне.

Не дождался мальчонка деда Жукова типа прораба, вызванного по «мобильнику»…