Форпост

Агабек, поневоле обтесанный цивилизацией и имевший дарованный ему свыше цепкий, практичный ум, способный к анализу, не раз вспоминал времена прошлого века, ознаменованные противостоянием Гитлера и Сталина, и, понимая натянутость подобной аналогии в отношении себя и Кирьяна, все-таки сравнивал их вражду по линейке глобальных межгосударственных примеров. И — находил в этой вражде существенные совпадения. Во-первых, обоюдные неприятия духовных принципов и различие в бытоустройствах и в амбициях. Во-вторых, существовало очевидное противоречие: двум самостоятельным медведям в одной берлоге, согласно актуальным экономическим и политическим разногласиям, не выжить. В ту пору такой берлогой для немцев и русских являлась Европа.

Их хозяйства наполняли овощами рынок. В закупочных ценах выигрывал Агабек. Кто работал у него на полях? Таджики, узбеки, китайцы. Безропотный люд, ютившийся в наспех сколоченных бараках. У них отбирались паспорта, они не разгибали спины круглые сутки, лишенные каких-либо прав, под присмотром вооруженных автоматами безжалостных юнцов из младшего поколения Арлиевых. Порой, за самое никчемное препирание с надсмотрщиками рабу полагалась смерть, и труп его бестрепетно погружался в один из прудов рыбохозяйства, где Арлиев выращивал для ублаготворения аппетитов неверных отборных раков. С особенным удовольствием он угощал ими своих быдловатых славянских партнеров.

Китайцы, хотя и находящиеся под его властью и плетью, жили обособленно, и самоуправства в отношении них Агабек не проявлял. Они работали продуктивно, дружно, их хозяева честно расплачивались за аренду земли и за устройство своих подопечных, кроме того, входили деньгами в предприятия партнера, а среди скромных азиатских работяг Агабек встречал и тех, кого вполне мог взять в боевую когорту собственного окружения. Но — тормозил с решением… Они не были ему обязаны ничем, кроме уплаченных за их работу денег. Свои же отвечали не просто головой: репутацией семьи, будущим устройством отпрысков…

Недавно он совершил ошибку. Огромную ошибку! Он послал убить неугодного человека в Москву нанятых бойцов. Оба были из местных, судимые уголовники, хваткие и бестрепетные. Родом — с земли Кирьяна. Этот, естественно, их отверг. Впрочем, как? Предложил им работу землепашцев. Смешно. А он, Агабек, их подобрал, предоставив вполне понятное для их умов занятие. Только лучше бы держал их на подхвате здесь, а не направлял бы на самостоятельное задание. Мало того, что они его провалили, исчезнув в никуда, так еще могли стать фигурантами расследования, способного привести к нему…

Неясными, но неприятными последствиями веяло от этой незадавшейся, судя по всему, ликвидации, он предчувствовал их каким-то вторым настороженным планом.

А все — из-за женщины! Он увидел ее в доме Его преподобия, этого старого негодяя Федора, перекрасившегося из отпетого уголовника в церковного настоятеля. Однако — незыблемо авторитетного в своей общине, зорко глядящего за паствой, и промашек ни в слове, ни в деле не допускающего. Кроме того, к нему, как к духовнику то и дело заглядывали славянские воротилы из мира большого криминала, тяготеющие к смехотворному для Агабека покаянию в грехах…

Арлиев заехал к Федору по делам хозяйственно-экономического свойства: община грозила ему судом за применяемые китайцами химические удобрения, просочившиеся сквозь почвы в реку. Удобрения были ядовиты, но отзывались обильным урожаем, вкушать плоды которого Агабек своим близким категорически запрещал. Однако юридическую тяжбу надлежало предотвратить, тем более, в суде заседали лица, также принадлежащие к числу прихожан опытного вербовщика Федора. Кроме того, в свое время, когда Агабек только осматривался на приобретенных землях, сосед Кирьян неосмотрительно познакомил его со своим партнером-американцем, поставщиком сельскохозяйственной техники. Арлиев прикормил заокеанского коммерсанта на мелких контрактах, а затем «кинул» на пару миллионов долларов, не расплатившись за поставленную технику. Тот бросился с жалобами к Кизьякову, но только чем тот смог бы помочь ему? Лицензию на мошенничество в криминальном мире Агабек получил еще на заре туманной юности.

Вот тут-то он увидел Анну, хлопотавшую во дворе вместе с женой настоятеля: хмурой худощавой женщиной, обжегшей Агабека неприязненным смелым взором и даже не сподобившейся на приветственный кивок. На шее женщины виднелся большой рваный шрам.

Баба у здешнего попа, судя по сведениям, донесенным до Агабека, тоже была штучкой с богатой преступной и тюремной историями за плечами.

В ней было что-то зловещее — этакая крепкая, мрачная, худая мышка с острыми чертами лица, совершенно лишенная даже намека на нежность, которая скрасила бы ее увядшие черты и следы какой-то внутренней бесконечной усталости.