Формула Z

Сударыня снова тащила его за руку по темному, только теперь уже не утреннему, а вечернему городу. С каждым поворотом, светофором, билбордом, с каждым домом родного проспекта легкий Саня наполнялся воспоминаниями и тяжелел на ходу. Он даже запыхался, едва поспевая за Сударыней, которой хоть бы хны – знай рассекает своей шляпкой дымный воздух, как гоночная яхта. Она вела его по той же дороге, где они встретили двух манекенов и свернули во дворик с котами; котов теперь не было, но облезлый дом, который Саня выискивал по всему массиву, был и, кажется, ждал их – такой у него был вид.

Они нырнули в распахнутое парадное без домофона, поднялись по темной, как погреб, лестнице, вошли в пыльную квартиру № 69, уставленную тюками…

Сударыня захлопнула дверь. Шевельнула губами, начертила над замком какой-то знак и повернулась к Сане.

– Теперь мы в безопасности, – кивнула она. – По крайней мере здесь.

* * *

– Так не должно быть, – говорила ему Сударыня, сидя за столом. – Так не должно было быть… и не должно быть никогда. Мираж, фантом, фата-моргана. Нужно всё повернуть вспять, иначе река жизней впадет сама в себя, змей времен заглотит собственный хвост…

Они вновь сидели в той же гостиной. Всё было как прежде, и даже на столе красовались те же лакомства, свежие и нетронутые, будто хозяйка выставила их специально для Сани. Выдержать это было невозможно, и Саня всё время что-то грыз, несмотря на серьезность момента. Ужасно хотелось глянуть на зазеркальную Сударыню – но та, как нарочно, села у самой стены.

Саня вдруг представил, что и правда «сейчас» – это «прежде», что не было этих дней, или лет, или десятилетий, фиг их разберет, и что он просто не ушел в тот раз от Сударыни, остался подкрепиться по-людски, а она раскрыла ему все тайны…

Но не получалось. Всё было как прежде – кроме самого Сани. Он был другой, настолько другой, что и виноград казался не таким сладким, будто вкус не сразу попадал в рецепторы. И на шее у него теперь висел медальон Сударыни – та потребовала надеть, а Саня не стал спорить.

– Здесь точно безопасно? – спросил он.

– Надеюсь, – кивнула Сударыня, улыбнувшись. – Мы вовсе не так могущественны, как их неживой ум, но сплести нить-другую и потом связать их меж собою вполне в наших силах. Такие скрытые узлы дают нам возможность передвигаться из точки в точку, скрываясь от… не стоит и называть их (она сделала едва заметный жест пальцами). В подлунном мире они распознают нас так же, как распознаёшь их ты.

«Кого „нас“?» – хотел спросить Саня, но спросил совсем другое:

– У вас есть… ну… то, что поможет их остановить, победить? Я помню, что-то такое было…

На самом деле он не помнил ничего. Кроме того, что непрерывно лажал и, по идее, к нему все должны были давно потерять доверие.

Сударыня снова улыбнулась.

– Чего вы всё время улыбаетесь? – вдруг вспылил Саня. – Смешно?..

– Наоборот, – сказала Сударыня. – Раньше ты спросил бы: «И что теперь делать?» а сейчас сразу интересуешься главным: во-первых, нашей безопасностью, во-вторых, нашими возможностями. Ты теперь другой, рыцарь Александр, и я помогу тебе… Это, – она достала из секретера старую флешку, – ее заклинания. Узнаёшь? Это, – она достала огромный допотопный ноут, – машина, которая может их прочесть. А это, – она показала на Саню, – человек, которого я с огромным трудом отыскала в лабиринте снов для того, чтобы он всё это пустил в дело. Единственный в мире человек…

Саня смотрел на эту древнюю технику – и откуда-то, из каких-то глубоких глубин в его памяти вдруг проступили и раскрылись многомерные картины, будто кто-то подключал к ней локальные диски.

Яна…

Плетение кардиограмм…

Зеленая вспышка в окне…

Огненный столб…

Человек в больнице…

Кудри…

Лимоны под ночнушкой…

Лёха…

Острые колени в автобусе…

Снежки…

Виноватый бородач…

Папа-манекен…

Юля-старуха…

Работа с Лёхой…

Вход в зеркало…

Тесла…

Черный Лёхин двойник…

У каждой картины был свой провод – или нить, или нерв, – и он ныл, когда картина оживала, и было всё больней и больней, и Саня задыхался от бетонной тяжести, которой налился весь, от горла до печенок. Если добавлять эти картины по одной, как в жизни, – привыкаешь к их грузу; а если вот так, всё сразу…

– Так уж и единственный, – пробормотал он, втирая мокрое обратно в глаз.

– Единственный, – подтвердила Сударыня. – Была Яна – ее нет. Был Алёша – его… еще хуже чем нет. Был человек, которого я разыскала, – один из нас, хоть он этого и не знает… и он навеки заперт в зеркальной темнице. Он есть, но и его как бы нет. Никого нет. Кроме тебя, рыцарь Александр, – она подошла ближе.

– Да? – глупо спросил Саня.

– Да. Только ты. Я – я не могу. Я не умею с этими вашими… – она сунула ему ноут, – и… мне просто нельзя туда. Не говоря о том, что я не выйду обратно – это-то, допустим, пустяк; но – нет, мне нельзя. Я не выдержу искушения, – говорила Сударыня с такой усмешкой, что Сане стало совсем жутко. – У меня слишком большой зуб на многое и многих. Ты молод и ровен к людям, ты справишься, а меня… не-ет, меня нельзя подпускать к клубку чужих нитей.