Формула всего

– Клянусь конями! Пусть небо посыплется и земля подо мною треснет!

Машка в восторге завращала глазами.

Тут отец подошел:

– Что ты ей сказал?

А я ухмыльнулся:

– Это наш цыганский секрет.

– Машка! Что он тебе сказал?

– Это наш цыганский секрет! – ответила Маха звонко. Наверно, ей попадет.

– Ну пойду я. Мне надо.

– Тебе всегда надо! – Машка обиделась. У нее за спиной повалилось ведро – щука растолкала. Теперь она прыгала на песке. Очень забавно. Дети подняли шум. Машка – ноль внимания. Слезки закапали.

Я говорю:

– Ну чего ты? эй? С таким лицом замуж не возьмут!.. Не возьмут, не возьмут!.. Вот, уже лучше. Я вернусь к тебе, Маха.

– Обязательно, – ее просьба беспомощна, как все детское. У меня – комок к горлу.

Отвернулся я и пошел. Машкиному отцу пришлось дважды повторить: «Ты куда?» – прежде чем я его услышал и ответил рассеянно:

– К Карачурту.

– Там того… волки провожают, – гаже, подавленный, поплелся за мной. – Их ямщик утром видел.

– Сколько?

– С тебя хватит.

– Мне уже во, – я показал ладонью у горла и всем назло пошел сквозь деревню. Мимо Машкина дома. Месяц назад я имел здесь ночлег и стол, полный вкусного. Как все изменилось! Не было больше ни копченых угрей, ни белой хозяйки, ни заботы ее… Чертов Указ! Подлил масла в огонь! Думать и то про него устанешь!

Сунув руку в карман, я нащупал свистульку. Что ты будешь делать! Забыл отдать! Я ее выбросил, даже не глянув, куда упала.

Ночь коротал в душистом стогу. Его подрыли лесные свиньи. Я ждал их в гости, но не дождался.

Утром, в лугах, у меня из-под ног вырвался тетерев. Я пожалел, что иду без ружья. Надо купить. Потом дождь сыпанул. Я думал – он так, а он час да другой… У меня вся печенка насквозь промокла! Лису еще встретил – лысую, тощую. «Хорошо тебе, – думаю, – шерсть у тебя; тепло, наверно». Она – под ельник.

За косогором опять река – опухшая, мутная, с широким мостом. Я хотел под ним спрятаться да гляжу – с боков заливает, а щели сверху такие, что пальцы просунешь. Лучше идти. Пока идешь – не замерзнешь.

Дождь стал сильнее, я измок, как рыба, и так привык к ливню, что перестал его слышать. Только под вечер перестало хлестать. В честь этого праздника я съел кокурки, закусил яйцом, выжал одежду, а дальше ясно – глаз не сомкнул, так и шел до зари, то приплясывая, то ежась. Ну да следующий день был теплый. Бабье лето пришло мне в помощь.

На дороге появились телеги. Три из них меня обогнали, две попались навстречу, а шестая – сзади – притормозила, и мужик, натянувший вожжи, спросил:

– Куда путь держишь?

Мать твою копытом! Опять засада? Я весь напрягся, но гаже, по-видимому, спрашивал без подвоха. Он просто соскучился и хотел поболтать. Я это понял и ответил приветливо:

– Мне все по дороге.

– Садись, подвезу.

Я сел на телегу.

– Меня Санька зовут.

– А я Алеша.

– В дождик попал?

– Ничего. Не размыл.

– Но-о! – Санька поддал кнутом. Я откинулся на мягкие тюки. Погода баюкала.

– Что молчишь?

Я ответил, не открывая глаз:

– Говорит тот, кому что-то надо.

– А тебе как будто ничего не надо?

– Из того, что я могу сейчас взять, – ничего.

– Ты как мыльновский батюшка.

– А что? – я сразу вспомнил того попа, с которым судачил у Шерстобитова.

– Тот тоже скажет, как отрежет. И земля у него как шарик, и вращается она вокруг солнца. Я ему: «А чего ж тогда мы с нее не рухаем?» А он смеется. Пенек ученый. Ему все, что в лоб, – все по лбу.

Я рассмеялся. Гаже сообразил, что переврал поговорку, но не смутился:

– Главное – ты меня понял.

– Да.

– Мне с попом интересно. Я с ним спорить люблю – за жизнь. Без драки. Он поп выдающийся! Чепуху городит, но очень складно. И речь у него грамотная такая, красивая речь – не подкопаешься. Не поп, а баюн.

А ты сам не баюн? Санька дальше трепал:

– Вот старый поп был – не тот сорванец, который перед этим, а старый-старый – он был другой. И бог у него был серьезный. А этот поп веселый. И бог у него такой же! Как это объяснить?

– А нечего объяснять. Просто так есть. А ты Шерстобитова близко знаешь?

– Спросил тоже! Кто ж Шерстобитова не знает?

– Ты когда его увидишь?

– Хоть сейчас можно к ним заехать, только это крюк – не хочу сейчас. А чего тебе надо?

– Должен я ему. Не передашь?

– Передам. Мы ему все должны. Он детей наших учит, – Санька замолчал.

Потом он еще пару раз меня кликал, но я делал вид, что сплю, а потом и правда уснул.

Открыв глаза, я увидел избы, курей, заборы. Лохматые псы поднимали головы, но нашу телегу провожали без лая. Санька, услышав, что я заворочался, вытянул вперед руку, удлиненную кнутом:

– Вон твой Шерстобитов.

Где?!

Меня прямо в воздух подбросило!

Из огня да в полымя!

Нет Шерстобитова! Санька имел в виду его дом. Мы приехали в Мыльново! Как же это так? Я чуть не завыл. Милый человек! «Крюк, крюк!» – вот тебе и крюк!.. И чего тебя сюда занесло?.. Сукин сын коротышка! Канделябрик слямзил, а расхлебывать мне! И Санька тоже – добрая душа, сделал приятное… Так приятно, что разбогатею сейчас на разбитую морду и сломанные ребра. Учитель выйдет, и что он крикнет? «Ату его, парни! Вор он поганый!» Меня не спросят. Как по нотам разыграют!