Формула всего

– Кому это надо? Никому не надо, – бормочет Драго. – Как я устал!.. – И вслед за этим цыган понимает, что все прошло. Прежнее не властно. С чистого листа!

Он поднимает вверх свое красивое лицо подобно тому, как сделал бы, если б показалось, что дождь, но это не дождь.

Уголков его губ касается легкая спокойная улыбка:

– Формула Всего.

Как наивен он был недавно – когда думал о ней как о чем-то понятном, хотя и тайном. Она не тайна, но думай не думай, скачи не скачи…

Ему было довольно. Он побрел меж шатрами – погруженный во что-то настолько рассеянное, что, пожалуй, сошло бы за «просто так».

Табор оживал перед ним в картинах: «Тут сидел Горба. Это Рябчика цэра. Съел бы я его ноги!» Без какой-либо цели он откинул полог. Все были на месте. Никто не спасся. Рябчику воткнули вилы в живот, и они торчали. Корытиха закрыла собой детей…

– Эй! Чего там? – окликнул Выдра.

Вместо ответа Драго указал на соседний шатер. Антощ шагнул и раздернул вход.

Кали траш!

Салахор круто развернулся, водя глазами, словно загнанный зверь. Узорчатый полог у него за спиной возвращается на место, а душа не верит: «Откинь его снова – и трупы исчезнут». Но он знает – они не исчезнут, и цепко следит, не меняя позы, как его товарищ идет между тем от шатра к шатру, заглядывая в каждый.

Драго действует уверенно и четко. Никакой горячки. Он все делает так, как исполняют приказ, который уже нельзя отменить.

Был табор живой, а стал табор мертвый. Ночью он жил, а днем лежал так. Воржа вчера приходила прощаться. Он не смог бы ее убить, даже если бы решился – мертвую не убьешь.

Она лежала лицом вниз. Какое-то мгновение Драго колебался, но потом в голове его что-то переключилось, на сей раз окончательно, и он, не колеблясь, подхватил ее на руки – косынка сбилась, и волосы упали, как черный занавес.

«Не ходи по мертвым следам. Иди по живым».

Предупредила.

Хотела, как лучше.

А теперь – не уйдешь.

Он целует ее в лоб и несет к экипажу. На облучке сидит старый знакомый. Драго на него не обращает вниманья. Незнакомец снисходительно молчит, но глаза его смеются.

Цыган обходит «Голубку» сзади и бережно, как спящую, укладывает девушку на свою лежанку, говорит ей что-то.

Теперь – Буртя.

Антощ о нем ничего не знает и поэтому, когда Драго выносит на руках тело мертвого брата, салахор решает, что это его сын.

«Смерть – пришла», – Антощ ставит точку, но при этом не смеет даже перекреститься, потому что находит в этом что-то нечестное, по крайней мере, его правую руку останавливает именно что пусть и непонятное для него самого, но вполне определенное чувство неуместности этого жеста.

Драго поднимает взгляд на Плаща. Тот указывает на север:

– Они ушли туда. Ты едешь?

Едет.

Плащ берет вожжи. Антощ едва успевает заскочить на почти ускользающую от него подножку.

Через сотню шагов на обочине дороги их встречает человек. У него черная лохматая борода. Он приветствует «Голубку» поднятой рукой. Драго ответно поднимает руку. Это Муша. Они поняли друг друга.

Экипаж проносится мимо старика, и тот остается стоять где был, провожая глазами: «Туда-сюда».

Ветер гуляет, но ни один волос на Муше не шевелится, а земля под ногами ощущает не больше, чем вес от тени верстового столба – полуденной, четкой.

Мертвые к мертвым, живые к живым.

Плащ погоняет, капюшон его сброшен.

Антощ скрупулезно осматривает «Bergson» – пулемет готов. Месть будет четкой.

Драго тверд и холоден.

Кони несут.

По левую руку – восходящее солнце.

Мчится «Голубка» – непременно вперед, по костлявой дороге, хрустя в суставах, но не ломаясь – мастера из Ствильно работали на совесть.

Дорога лежит сквозь деревню Мукчево. Следы ведут к ней, но кончаются там или тянутся дальше, в другую деревню – это надо проверить.

На центральной улице, против колодца, собрались мужики. Перед ними выступал «господин управляющий», прибывший утром из барской усадьбы по строительному делу. Штришочки усов и ухоженные ногти делали его почти иностранцем. Он что-то объяснял окружавшей толпе – суетливо, как подросток, но сельский староста, стоявший с ним рядом, задумчиво кивал.

Летящую «Голубку» заметили издали. Когда она вихрем пронеслась мимо, мужики сняли шляпы: «Забубенный помещик», а потом все дружно посмотрели на управляющего, надеясь, что тот им сейчас разъяснит, что за важная птица побывала в Мукачеве – пускай и проездом, но управляющий, сам удивленный не меньше прочих, спросил у старосты:

– Кто бы это мог быть, Михей?

Тот буркнул в ответ что-то неразборчивое.

– Эх, Михей Иваныч, ничего-то толком от тебя не дознаешься! – произнес управляющий с усталой укоризной, которая за годы начальствования прочно вошла у него в привычку.

– Надыть знать не можно.

Управляющий, как всегда, не понял ничего, кроме того, что староста согласен с его упреком.

Тут кто-то спросил:

– А вы кучера видели?

Это вызвало бурю!

– А ты не видел?

– Нет, я не видел!

– И я не видал!

– Господи прости!

– Я думал – показалось!

– И я!

– И я!

Мужики переглянулись. Кому-то одному могло и привидеться, но сразу всем!..

Малорослый старикашка с клоками волос, торчащих как попало, суетливо перекрестился:

– Нечистая сила!