Формула всего

Его приняли с теплом, не обмолвившись ни словом про опусы Венвивитина и Евсеева. Драго был приветлив и много улыбался. Про себя он отметил, что сам Худяков выглядит прекрасно, а жена постарела – у женщин это происходит быстрее. Ее доброе лицо с вытаращенными цыганскими губами выражало озабоченность и усталость, но все движения были точные и необходимые, как у отлаженного автоматического станка. «Эта чашки не опрокинет, палец не прищемит, кашу не пересолит», – подумал Драго, а она между тем уже выставила на стол огромное блюдо с горячими голубцами и подала вилки – одну супругу, другую Драго, который, хоть и орудовал вилкой почти так же аккуратно, как и всякий гаже, не любил ими пользоваться.

Худяков самолично достал из настенного, запираемого на крохотный ключик шкафчика пузатый, с лебединым горлышком графин водки.

– Я не пью, – отказался Драго.

– Почему?

Цыган почувствовал себя виноватым, тем более что ему уже давно хотелось позволить себе то же самое, что Антощ позволял себе каждый день.

– Ну хоть по одной! – инженер разлил, а потом поднял тост. – Бахтале-зурале![103]

Рюмочки стукнулись. Драго сделал вид, что чуть-чуть пригубил, а Худяков крякнул все, и беседа поехала.

– Они были здесь полторы недели назад. Сейчас движутся к границе. По Осташенке.

Осташенский тракт тянулся в лесах на десятки верст, но Драго на внезапных незримых крыльях одолел их все за одно мгновенье и увидел табор, как с перевала охотник видит на дне долины свою добычу: «Им не уйти!» Он напал на след. И след был верный. След был недавний!

– Они в Буковину, – продолжал инженер, надрывая капустную кожицу голубца зубчиком вилки. – И очень торопятся. Пешком не догонишь.

– Я не пешком, – Драго вернулся с высот, где летают грозовые тучи, на коренастую табуретку в доме Худякова.

– Ну конечно! – исправился тот. – Цыган – и пешком? Это я глупость сказал сейчас. Семь лет не видались.

– Да? Я лет не считаю. Они сами идут.

– Завидую, – инженер помолчал, словно проверяя свою мысль на прочность, и, убедившись, что она верна, повторил: – Завидую.

Драго с интересом изучал аквариум, стоящий у стенки. За чистым стеклом плавали яркие пестрые рыбки.

– Это я подарил Наталье. Ей очень нравится. Скалярии и барбусы.

– Вкусные?

– Дорогие. Их из тропиков привезли. Раньше не возили. Капитализм.

– Видишь, как славно! Страна беднеет, а Ствильно растет. Значит, начальник у вас головастый. А прежний, помнишь – Михал Иваныч, – тоже был не промах. Он мне говорил: «Хорошо живете!», – начал цыган и, не останавливаясь, дошел до момента, как Михал Иваныч в личном экипаже отправил его в табор, потому что был дождь. Сюжет у истории остался прежний, но по странному капризу цыганского вдохновенья подаренных бочек с виноградным вином на этот раз оказалось три, городничий говорил «вы народ – золотой!», а дочка его – «ум потеряешь, какая красавица!» – строила глазки, и Драго мог бы нахальным образом ее умыкнуть, но он подумал, что это будет нечестно перед ее отцом, и не ответил на ее симпатию. – Вот как то было.

Худяков так смеялся, что отложил вилку, а потом погрустнел, вспомнив Указ или тех – радостных и грустных – очень разных людей, которых он знал и которым теперь предстояло пополнить ряды изгоев, каторжных или мертвых. Инженер стал выхватывать из прошлого имена, и Драго, если знал из цыганской почты что-то благополучное про того или иного, охотно сообщал ему эти факты. Речь их долго крутилась возле общих знакомых, выволакивая из дальних чуланов памяти на свет божий такие подробности и случаи, что сами рассказчики с удовольствием удивлялись, как они это помнят!

Час прошел незаметно. Драго, узнавший, что ему было важно, давно бы мог раскланяться и уйти, однако он слишком уважал инженера и был готов – вполне сосредоточенно – выслушать то, что было важным для Худякова. Тот на протяжении последних лет коллекционировал старинное оружие. Где инженер его доставал, по каким частям и складам – уму непостижимо. Но доставал. Коллекция пополнялась регулярно.

– Это мне из Кочава привезли, – говорил инженер, передавая цыгану в руки увесистый неуклюжий предмет, который сам он держал, словно драгоценность, а Драго принял, как простую железку.

– Ручная мортирка, – пояснил Худяков. – Предшественница гранатомета. Дальность поражения – сто-двести метров.

– Рукой не добросишь.

– Еще бы! Сейчас это, разумеется, каменный век, но тогда… Калибр чудовищный.

– А отдача, наверно, еще чудовищней?

– В яблочко! С рук из нее вообще не стреляли – отдача могла раздробить плечо. Солдаты упирали приклад в седло. Или в землю.

За следующие пять минут Драго услышал про ручную мортирку массу подробностей, но каждая из них, влетая в одно ухо, вылетала в другое.

Покончив с мортиркой, Худяков потащил цыгана во двор – там, под навесом, на высоких колесах стояла огромная чугунная пушка.

– Вот, полюбуйся!

Отверстие жерла было прямоугольным. Драго удивленно заглянул внутрь, но канал ствола также имел прямоугольную форму.

– Из нее кирпичами стреляют, что ли? – спросил цыган.

– Нет. Снаряды – круглые, трехфунтовые, самые обычные.

– Неужели?!