Как же она ошибалась, эта милая женщина, утверждая, что никто серьезно не пострадал! Пострадали все, кто поддался безумию, а больше всех я. Он меня не узнал, мой любимый, потому что не знал никогда. Он пригласил меня в гости, но я совсем не уверена, что смогу прийти, что найду этот дом, эту улицу, где не горят фонари, что она существует в реальности. Наша последняя встреча, как всегда, окончилась ничем — я так и не смогла до него дойти — мы так и не встретились. И хоть я и помню каждое слово каждой песни, которые он сейчас пел, это ничего не меняет. Да, она ошибается, эта женщина. Она и сама пострадала. Это видно по ее лицу. В ее осмысленном, даже мудром взгляде проглядывает искра безумия, и она останется там навсегда. И эти скорбные складки у губ тоже останутся. А в парк, который она, вероятно, любила, эта женщина больше не придет никогда. Она ошибалась… И очень мешала мне: слезы приносили облегчение, уносили мучительные чувства, которых было так много, но не могла же я при ней плакать. Она ошибалась, мешала, расстраивала своей грядущей судьбой и все же смогла меня утешить. Я достала платок из сумки, вытерла слезы, улыбнулась ей и огляделась вокруг. Толпа поредела, люди потихоньку начали расходиться, уехали пожарные, следственная бригада приступила к своей бессмысленной работе (им никогда не понять, что же произошло, а я, единственная, кто понимает, никогда не скажу). Часы на триумфальной арке пробили полдень. Пора было приступать к работе и мне. Я повернулась к женщине:
— Расскажите, пожалуйста, что вы почувствовали, когда пришли сегодня утром в парк?
Взгляд ее добрых, мудрых глаз мгновенно потух, ласковый голос стал сдержанным и неприязненным:
— А, так вы журналистка? — разочарованно глядя на меня, спросила она.
Я представилась, назвала газету, включила диктофон и повела интервью.
Женщина отвечала скупо и сухо, никаких теплых чувств по отношению ко мне больше не выражая. Она рассказала, что приходит в парк каждый день, и никогда ничего подобного здесь не случалось.
— А что же произошло сегодня? — спросила я, улыбаясь ей бодрой репортерской улыбкой.
— Что произошло, не знаю, — холодно проговорила она, — но мною овладело странное желание забраться на крышу.
— Зачем?
— Я не задавала себе никаких вопросов, я просто хотела там оказаться. И все люди, которые были здесь, захотели того же. Внезапное непреодолимое желание. Как это объяснить, не знаю. Мы бросились к зданию. Кто посильнее и помоложе — свое желание смог осуществить. А я вот не смогла, как ни старалась.