Формула смерти

«Все это вздор! Где эти верные люди, видевшие список, на котором означен час нашей смерти? И если точно есть предопределение, то зачем же нам дана воля рассудок? Почему мы должны давать отчет в наших поступках?» Вот ближайшее возражение мне по поводу формулы смерти, высказанное, правда, одним из персонажей «Героя нашего времени» в рассказе«Фаталист». М. Ю. Лермонтов достаточно полно проанализировал все «за» и «против» предопределенности смерти. Предопределенность к смерти, это, ведь и есть фатализм. Здесь мы приведем доводы великого поэта, основательность и точность которых показывают глубочайшее осмысление проблемы. Процитируем еще одно место из «Фаталиста».

«Я пристально посмотрел ему в глаза: но он спокойным и неподвижным взором встретил мой испытующий взгляд, и бледные губы его улыбались; но, несмотря на его хладнокровие, мне казалось, я читал печать смерти (выделено мной. – Е.Ч.) на бледном лице его. Я замечал, и многие старые воины подтверждали мое замечание, что на лице человека, который должен умереть через несколько часов, есть какой-то странный отпечаток неизбежной судьбой, так что привычным глазам трудно ошибиться».

А теперь доводы Михаила Юрьевича «за» и «против» предопределенности смерти (так выглядела бы моя формула смерти в контексте, так сказать, понятий и представлений Х!Х века). Вот основной довод «против». Читаем «Фаталиста».

«Я возвращался домой пустыми переулками станицы; месяц, полный и красный, как зарево пожара, начинал показываться из-за зубчатого горизонта домов; звезды спокойно сияли на темно-голубом своде, и мне стало смешно, когда я вспомнил, что были некогда люди премудрые, думавшие, что светила небесные принимают участие в наших ничтожных спорах за клочок земли или за какие-нибудь вымышленные права!.. И что ж? Эти лампады, зажженные, по их мнению, только для того, чтоб освещать их битвы и торжества, горят с прежним блеском, а их страсти и надежды давно угасли вместе с ними, как огонек, зажженный на краю леса беспечным странником! Но зато какую силу воли придавала им уверенность, что целое небо с своими бесчисленными жителями на них смотрит с участием, хотя немым, но неизменным!.. А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном конце, мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного нашего счастья, потому что знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми и судьбою…»

Позже К. Э. Циолковский в «Этике Вселенной», словно споря с Лермонтовым, напишет: «Весь Космос ответственен за каждый наш шаг!»

Печорин обдумывает смерть поручика Вулича, на лице которого он увидел ее печать, не находит аргументов, ни «за», ни «против» фатализма. Вулич проверяет действенность предопределенности к смерти, стреляя из пистолета себе в лоб. И остается жить, ибо пистолет дал осечку. Ровно на полчаса, А через полчаса его зарубит шашкой, случайно повстречавшейся ему пьяный казак. Максим Максимыч, старый друг Печорина, сначала вообще не понимает значение слова «предопределенность». Потом, когда Печорин объяснил ему это значение, «как мог», Максим Максимович начинает рассуждать так: «Да-с! Конечно-с! Это штука довольно мудреная!. Впрочем, эти азиатские курки часто осекаются, если дурно смазаны или не довольно крепко прижмешь пальцем; признаюсь, не люблю я также винтовок черкесских; они как-то нашему брату неприличны: приклад маленький – того и гляди, нос обожжет… Зато уж шашки у них – просто мое почтение!» Вот и вся философия предопределенности смерти, в устах простого русского человека, повидавшего на своем веку не мало! Однако, нет, не вся! Дальше читаем: «Потом он промолвил, несколько подумав: «Да. жаль беднягу… Черт же его дернул ночью с пьяным разговаривать!.. Впрочем, видно, уж так у него на роду было написано!..»

В конце Печорин поясняет: «Больше я от него ничего не мог добиться: он вообще не любит метафизических прений.»

А, ведь, мудрый Максим Максимыч, не любящий метафизических прений и объяснявший странные явления стечением простых случайностей, оказался прав, заключив свои рассуждения словами: Впрочем, видно, уж так у него на роду было написано!..