Фома Гордеев

Маякин поднял руку над головой и, сжав кулак, яростно погрозил им.

- Как смеешь? Кто нажил дело, кто его оборудовал? Ты! Отец твой... Сорок лет труда положено, а ты его разрушить хочешь? Мы все должны где дружно стеной, где осторожно, гуськом, один за другим, идти к своему месту... Мы, купцы, торговые люди, веками Россию на своих плечах несли и теперь несем... Петр Великий был царь божеского ума - он нам цену знал! Как он нас поддерживал? Книжки печатал нарочно для нашего обучения делу... Вон у меня его повелением напечатанная книга Полидора Виргилия Урбинского об изобретателях вещей... в семьсот двадцатом году печатана... да! Это надо понять!.. Он дал нам ход... А теперь -мы на своих ногах стоим... Ходу нам дайте! Мы фундамент жизни закладывали - сами в землю вместо кирпичей ложились, - теперь нам этажи надо строить... позвольте нам свободы действий! Вот куда наш брат должен курс держать... Вот где задача! Фомка этого не понимает... Должен понять и продолжать... У него отцовы средства... Я издохну - мои присоединятся: работай, щенок! А он колобродит. Нет, ты погоди! Я тебя вознесу до надлежащей точки!

Старик задыхался от возбуждения и сверкающими глазами смотрел на дочь так яростно, точно на ее месте Фома сидел. Любовь пугало его возбуждение.

- Проложен путь отцами - и ты должен идти по нем. Пятьдесят лет я работал -для чего?.. Дети мои! Где у меня дети?

Старик уныло опустил голову, голос его оборвался, и так глухо, точно он говорил куда-то внутрь себя, он сказал:

- Один -пропал... другой -пьяница!.. Дочь... Кому же я труд свой перед смертью сдам?.. Зять был бы... Я думал -перебродит Фомка, наточится, -отдам тебя ему и с тобой все -на! Фомка негоден... А другого на место его- не вижу... Какие люди пошли!.. Раньше железный был народ, а теперь -никакой прочности не имеют... Что это? Отчего?

Маякин с тревогой смотрел на дочь, она молчала.

- Скажи, - спросил он ее, - чего тебе надо? Как, по-твоему, жить надо? Чего ты хочешь? Ты училась, читала - что тебе нужно?

Вопросы сыпались на голову Любови неожиданно для нее, она смутилась. Она и довольна была тем, что отец спрашивает ее об этом, и боялась отвечать ему, чтоб не уронить себя в его глазах. И вот, вся как-то подобравшись, точно собираясь прыгнуть через стол, она неуверенно и с дрожью в голосе сказала;

- Чтобы все были счастливы... и довольны.. все люди - равны... свобода нужна всем... так же, как воздух... и во всем - равенство!

Отец со спокойным презрением сказал ей:

- Так я и знал: дура ты позлащенная!

Она поникла головой, но тотчас же вскинула ее и с тоской воскликнула:

- Вы же сами говорите: свобода...

- Молчи уж! - грубо крикнул на нее старик. - Даже того не видишь, что из каждого человека явно наружу прет... Как могут быть все счастливы и равны, если каждый хочет выше другого быть? Даже нищий свою гордость имеет и пред другими чем-нибудь всегда хвастается... Мал ребенок -и тот хочет первым в товарищах быть... И никогда человек человеку не уступит- дураки только это думают... У каждого-душа своя. только тех, кто души своей не любит, можно обтесать под одну мерку... Эх ты!.. Начиталась, нажралась дряни...

Горький укор, ядовитое презрение выразились на лице старика. С шумом оттолкнув от стола свое кресло, он вскочил с него и, заложив руки за спину, мелкими шагами стал бегать по комнате, потряхивая головой и что-то говоря про себя злым, свистящим шепотом... Любовь, бледная от волнения и обиды, чувствуя себя глупой и беспомощной пред ним, вслушивалась в его шёпот, и сердце ее трепетно билось.

- Один остался... Как Иов... О, господи! . Что сделаю? Я ли - не умен? Я ли - не хитер?

Девушке стало до боли жалко старика; ее охватило страшное желание помочь ему; ей хотелось быть нужной для него.

Горячими глазами следя за ним, она вдруг сказала ему тихонько:

- Папаша... милый! Не тоскуйте... ведь еще Тарас жив... может быть, он...

Маякин вдруг остановился, как вкопанный, и медленно поднял голову.

- Молодым дерево покривилось, не выдержало, - в старости и подавно изломится... Ну, все-таки... и Тарас теперь мне соломина... Хоть едва ли цена его выше Фомы... Есть у Гордеева характерец... есть в нем отцово дерзновение... Много он может поднять на себе... А Тараска... это ты вовремя вспомнила...

И старик, за минуту пред тем упавший духом до жалоб, в тоске метавшийся по комнате, как мышь в мышеловке, теперь с озабоченным лицом, спокойно и твердо снова подошел к столу, тщательно уставил около него свое кресло и сел, говоря:

- Надо будет пощупать Тараску... в Усолье он живет, на заводе каком-то... Слышал я от купцов - соду, что ли, работают там... Узнаю подробно...

- Позвольте, я напишу ему, папаша? - вздрагивая от радости и вся красная, тихо попросила Любовь...

- Ты? - спросил Маякин, мельком взглянув на нее, потом помолчал, подумал и сказал: -Можно! Это даже -лучше! Напиши... Спроси -не женат ли? Как, мол, живешь? Что думаешь?.. Да я тебе скажу, что написать, когда придет время...

- Вы скорее, палаша!.. -сказала девушка.