Фома Гордеев

Маякин, имевший от него полную доверенность на управление делом, действовал так, что Фоме чуть не каждый день приходилось ощущать тяжесть лежащих на нем обязанностей. К нему то и дело обращались за платежами, предлагали ему сделки по перевозке грузов, служащие обращались с такими мелочами, которые раньше не касались его, выполняемые ими на свой страх. Его отыскивали в трактирах, расспрашивали его о том, как и что нужно делать; он говорил им, порой совсем не понимая, так это нужно делать или иначе, замечал их скрытое пренебрежение к нему и почти всегда видел, что они делают дело не так, как он приказал, а иначе и лучше. В этом он чувствовал ловкую руку крестного и понимал, что старик теснит его затем, чтоб поворотить на свой путь. И в то же время замечал, что он - не господин в своем деле, а лишь составная часть его, часть неважная. Это раздражало и еще дальше отталкивало от старика, еще сильнее возбуждало его стремление вырваться из дела, хотя бы ценой его погибели. Он с яростью разбрасывал деньги по трактирам и притонам, но это продолжалось недолго -Яков Тарасович закрыл в банках текущие счета, выбрав все вклады. Вскоре Фома почувствовал, что и под векселя дают ему уже не так охотно, как сначала давали- Это задело его самолюбие и совсем возмутило, испугало его, когда он узнал, что крестный пустил в торговый мир слух о том, что он, Фома, - не в своем уме и что над ним, может быть, придется учредить опеку. Фома не знал пределов власти крестного и не решался посоветоваться с кем-нибудь по этому поводу: он был уверен, что в торговом мире старик - сила и может сделать все, что захочет. Сначала ему было жутко чувствовать над собой руку Маякина, но потом он помирился с этим и продолжал свою бесшабашную, пьяную жизнь, в которой только одно утешало его- люди. С каждым днем он все больше убеждался, что они - бессмысленнее и всячески хуже его, что они - не господа жизни, а лакеи ее и что она вертит ими как хочет, гнет и ломает их как ей угодно.

Так он и жил - как будто шел по болоту, с опасностью на каждом шагу увязнуть в грязи и тине, а его крестный - вьюном вился на сухоньком и твердом местечке, зорко следя издали за жизнью крестника.

После ссоры с Фомой Маякин вернулся к себе угрюмо задумчивым. Глазки его блестели сухо, и весь он выпрямился, как туго натянутая струна. Морщины болезненно съежились, лицо как будто стало еще меньше и темней, и когда Любовь увидала его таким - ей показалось, что он серьезно болен. Молчаливый старик нервно метался по комнате, бросая дочери в ответ на ее вопросы сухие, краткие слова, и наконец прямо крикнул ей:

- Отстань! Не до тебя...

Ей стало жалко его, когда она увидала, как тоскливо и уныло смотрят острые, зеленые глаза; и, когда он сел за обеденный стол, порывисто подошла к нему, положила руки на плечи ему и, заглядывая в лицо, ласково и тревожно спросила:

- Папаша! Вам нездоровится -скажите! Ее ласки были крайне редки; они всегда смягчали одинокого старика, и хотя он не отвечал на них почему-то, но все ж таки ценил их. И теперь, передернув плечами и сбросив с них ее руки, он сказал ей:

- Иди, иди на свое место. Ишь разбирает тебя Евин зуд...

Но Любовь не ушла; настойчиво заглядывая в глаза его, она с обидой в голосе спросила:

- Почему вы, папаша, всегда так говорите со мной, -точно я маленькая или очень глупая?

- Потому что ты большая, а не очень умная .. Н -да! Вот те и весь сказ! Иди садись и ешь...

Она отошла и молча села против отца, обиженно поджав губы. Маякин ел против обыкновения медленно, подолгу шевыряя ложкой в тарелке щей и упорно рассматривая их.

- Кабы засоренный ум твой мог понять отцовы мысли! - вдруг сказал он, вздыхая с каким-то свистом.

Любовь отбросила в сторону свою ложку и чуть не со слезами в голосе заговорила:

-- Зачем обижать меня, папаша? Ведь видите вы - одна я! всегда одна! Ведь понятно вам, как тяжело мне жить -а никогда вы слова ласкового не скажете мне.. И вы ведь одиноки, и вам тяжело...

- Вот и Валаамова ослица заговорила! - усмехнувшись, сказал старик. - Н -ну? Что же дальше будет?

- Горды вы очень, папаша, вашим умом...

- А еще что?

- Это нехорошо!.. Зачем вы меня отталкиваете? Ведь у меня никого нет, кроме вас...

У нее на глазах появились слезы; отец заметил их, и лицо его вздрогнуло.

- Кабы ты не девка была! - воскликнул он. - Кабы у тебя ум был, как... у Марфы Посадницы, примерно, - эх, Любовь! Наплевал бы я на всех... на Фомку... Ну, не реви!

Она вытерла глаза и спросила:

- Что же Фома?

- Бунтует... Ха-ха! Говорит: "Возьмите у меня все имущество, отпустите меня на волю..." Спасаться хочет... в кабаках!.. Вот он что задумал, наш Фома...

- Что же это?.. - нерешительно спросила Любовь.

- Что это? - горячась и вздрагивая, заговорил Маякин. - А это у него или с перепою, или- не дай бог! - материно... староверческое... И если это кулугурская закваска в нем, - много будет мне с ним бою! Он -грудью пошел против меня... дерзость большую обнаружил... Молод, -хитрости нет в нем... Говорит:

"Все пропью!" Я те пропью!