— Э-э-э, брат, не скажи… — отозвался Остелецкий. — Париж не хочет лишний раз портить отношения с правителем Абиссинии — они вон, даже в Обоке находятся как бы по его разрешению. То есть все, конечно, понимают, что это не более, чем формальность — но пока французы её придерживаются, на более решительные действия против нас не пойдут. Ну и для России будет неплохо, если посланцы негуса своими глазами увидят результаты нашей победы. Два потопленных корабля и полсотни убитых — это тебе не жук чихнул, проявление силы в Африке уважают. Заодно и нам проще будет с ним договориться насчёт устройства здесь, в Сагалло постоянного военно-морского поста. Недели через две из Александрии прибудет пароход со стройматериалами, углём и солдатами для усиления гарнизона. Даже пушки обещали прислать, и тогда — поди, возьми нас за рупь, за двадцать!
Матвей хотел, было, спросить, как это в Александрии смогли узнать о благоприятном исходе «инцидента», чтобы слать помощь, но воздержался. В самом деле: если штабс-капитан именно тот, за кого он его принимает, значит, операция с Сагалло была задумана заранее, а несчастный Ашинов — не более чем подставная фигура, которую использовали для прикрытия роли России. Да и сама история с основанием «станицы Новая Москва» — это никакая не авантюра, а продуманный ход русской разведки, направленный на то, чтобы закрепиться здесь, у самых ворот Красного моря.
— А «Бобр» на самом деле никак нельзя перетащить в Аден? — спросил он. Остелецкий пожал плечами.
— Казанков считает, что можно, только куда торопиться? Всё равно ведь придётся, наскоро подлатав, уводить для ремонта в Николаев — там и сухой док, и мастерские, и рабочие… Мы подумали и решили: пусть пока постоит здесь. Залатают наскоро пробоины, снимут канонерку с обломков «авизо, отбуксирует под защиту косы, где стояла наша батарея и там уж поставят на якоря — носом в сторону моря, чтобы её девятидюймовка прикрывала подходы к крепости. Во всяком случае, французы сюда больше не сунутся, особенно когда прибудет подкрепление. А старший офицер 'Бобра» с командой матросов отправится на «Мономахе» в Аден. Там с помощью русского консула закупят всё, что может понадобиться для ремонта канонерки, зафрахтуют пароход — и переправят всё это в Сагалло.
Матвей хотел спросить, что собирается теперь делать сам штабс-капитан, и почему он, а не командир «Бобра» остаётся старшим в Новой Москве, но тут снаружи долетел звук сигнальной трубы. Ему ответил барабаны — нет, не барабаны, поправил себя гимназист, а африканские тамтамы, чей рассыпчатый, дробный, глухой звук, раз услышав, уже ни с чем не спутаешь.
— Ну вот, прибыло посольство негуса негести. — сказал Остелецкий, поднимаясь с патронного ящика, заменявшего ему стул. — Давай, брат гимназист, приводи себя в порядок, и пойдём встречать высоких гостей. Война у нас, вроде, закончилась — теперь начинаются совсем другие игры.
[1] Дерьмо! Боже, ну почему именно сейчас?
[2] Первый Международный свод сигналов, составленный в 1855 году в Великобритании. Применялся большинством морских государств.
VIII
— Куда мы едем-то? — лениво поинтересовался Тимофей. Два часа трясёмся в сёдлах, и ничего. Равнине этой конца-края не видать, земля сухая, какие тут могут быть следы?
— Это для нас с вами не могут. — отозвался Остелецкий. Он ехал на смирной лошадёнке и всё время морщился — любой толчок отзывался в контуженной руке болью. — Афары читают следы на этой земле, как мы с вами — «Петербургские ведомости». А эти — аскеры, личная гвардия негуса, они на равнинах, как дома, ни единого, самого крошечного следочка не пропустят. Видите — даже с сёдел не слезают, только наклонятся, присмотрятся — и пожалуйста, указывают верный путь!
Верный или нет — это ещё бабушка надвое сказала… — медик явно не желал сдаваться. И вообще, Вениамин Палыч, не пойму, зачем вы меня-то потащили в эту вылазку? Как будто у меня с ранеными забот мало…
— С ранеными остались доктора с «Мономаха» и «Бобра», справятся и без вас. Проедетесь, проветритесь, только на пользу пойдёт. Сколько вы из санитарной палатки не выходили — сутки, двое? Если бы вас не заставляли, вы бы и о еде не вспомнили, пока не повалились бы от голода и усталости…
Матвей слушал эти препирательства, пряча ухмылку. Тимофей, хоть и брюзжит по всякому поводу, но явно доволен, что Остелецкий чуть ли не силой оторвал его от кровавых бинтов и гноящихся ран, вынудив предпринять эту прогулку. Сам-то гимназист уже успел пресытиться здешними пейзажами — раньше, ещё до нападения французов, когда они с землемером Егором совершали вылазки по окрестностям Сагалло, составляя наброски карт, описания местности, носящей мудрёное научное название «ксерические луга», посещая иногда афарские поселения, откуда привозили отснятые фотографические пластинки и наброски на тему жизни их обитателей.