Флорентийский монстр

— Диетрология? — переспросил я.

— Диетро — позади. Логия — изучение, — важно объяснил граф, словно читал лекцию в аудитории, и его сочный английский акцент эхом отдавался в пещерном интерьере ресторанчика. — Диетрология — это идея, что очевидное не может быть истинным. Всегда что-то таится позади — диетро. Это не совсем то, что вы, американцы, зовете теорией заговора. Теория заговора — это теория, предположение, возможность. Диетролог имеет дело с фактом. Так и обстоит дело. Наряду с футболом, диетрология в Италии — национальный спорт. Все понимают, что происходит на самом деле, хотя бы… Как вы, американцы, говорите, хотя бы и не знали ни шиша.

— Почему? — спросил я.

— Потому что это придает людям сознание собственной важности. Может быть, они чувствуют себя важными только в узком кружке придурковатых дружков, но, во всяком случае, они — посвященные. Сила в том, чтобы знать то, чего вы не знаете. Диетрология связана с итальянским понятием силы. Необходимо создавать впечатление, будто вы знаете все обо всем.

— И при чем тут следствие?

— Мой дорогой Дуглас, в этом самая суть дела! Они любой ценой должны найти что-то, скрывающееся за бросающейся в глаза реальностью. Что-то обязательно есть. Почему? Потому что невозможно, чтобы то, что вы видите, было правдой. Ничто не просто, ничто не таково, каким видится. Это выглядит как самоубийство? Да? Тогда это наверняка убийство. Кто-то пошел выпить кофе? Ага! Он пошел выпить кофе… А чем он на самом деле занимается?

Он засмеялся.

— В Италии, — продолжал он, — постоянно царит атмосфера охоты на ведьм. Видите ли, итальянцы от природы завистливы. Если кто-то делает деньги — наверняка он мошенник. И, конечно, он с кем-то в сговоре. Итальянцы — материалисты, и потому завидуют богатству и власти. Они относятся к ним с подозрением и в то же время стремятся их обрести. У них с богатством и властью любовь-ненависть. Классический пример — Берлускони.

— И потому следователи разыскивают общество сатанистов, состоящее из богатых и облеченных властью?

— Именно так! И любой ценой должны что-нибудь найти. Раз уж начали, то должны продолжать ради спасения лица. Они ради этого пойдут на все. Не могут отступиться. Вы, англосаксы, не понимаете средиземноморской концепции «лица». Я занимался историческими исследованиями в семейном архиве и узнал кое-какие любопытные вещи о далеком предке, жившем триста лет назад. Ничего особенно страшного, просто мелкие пакости, в основном уже известные. Глава семьи был поражен. Он сказал: «Ты не можешь этого опубликовать! Какой позор на наш род!»

Мы доели и подошли к кассе, чтобы расплатиться. Граф, как обычно, взял чек сам. («Они меня знают, — объяснял он, — и потому дают мне „ло сконто“, скидку».)

Стоя на мостовой у ресторана, Никколо серьезно взглянул на меня.

— В Италии врагов ненавидят так, что враг разрастается, превращается в общего врага, ответственного за все злодеяния. Следователи, ведущие розыск Монстра, знают, что за простыми фактами кроется секта сатанистов, пронизывающая высшие слои общества. Они должны это доказать, чего бы то ни стоило. Горе тем, — он многозначительно подмигнул, — кто оспаривает их теорию, потому что несогласие превращает их в соучастников. И чем горячее они отрицают свое участие, тем надежнее доказательство.

Он положил мне на плечо большую ладонь.

— Опять же, может, в их теории и есть истина. Может, и существует секта сатанистов. Как-никак, это Италия…

Глава 41

В 2004 году — то был наш последний год в Италии — следствие по делу Монстра развивалось стремительно. Кажется, чуть ли не ежемесячно в газеты прорывалась новая безумная и неправдоподобная история. Мы с Марио продолжали работу над нашей книгой, набрасывая план, собирая материалы и накапливая папки с вырезками из последних газет. Марио, кроме того, продолжал заниматься независимыми журналистскими расследованиями, регулярно выпытывая у своих агентов из среды карабинеров новые сведения и заглядывая во все углы в вечных поисках сенсаций. Однажды Марио позвонил мне:

— Дуг, встречаемся в баре «Риччи». У меня роскошная новость!

Мы встретились в нашем старом прибежище. Я и моя семья к тому времени прожили в Италии четыре года, и в баре «Риччи» меня запомнили настолько, что я звал владельца и его родных по имени и даже порой сам получал «ло сконто».

Специ запаздывал. Он по обыкновению оставил машину в неположенном месте на пьяцце, выставив в окне карточку «ЖУРНАЛИСТ» и рядом особый журналистский пропуск, позволявший ему разъезжать по старому городу.

Он шагнул в дверь, втянув за собой струйку дыма, и заказал «эспрессо стретто-стретто» со стаканом минеральной воды. Что-то тяжелое оттягивало карман его тренча.

Он швырнул на банкетку свою шляпу «богарт», протиснулся за стол и, достав завернутый в газету предмет, положил на стол.

— Что это?

— Увидите. — Он сделал паузу, чтобы залпом выпить кофе. — Смотрели когда-нибудь телепрограмму «Кто это видел?»

— Нет.