Флибустьеры

— Лишь те, которые вы добровольно взяли на себя, вступая в орден, и те, которые вы, уже как член ордена, полагаете для себя непременными! Но я как филиппинец не считаю себя вправе судить о ваших действиях в их отношении к уставу вашего ордена, католической религии, правительству, филиппинскому народу и всему человечеству. Эти вопросы вам надлежит разрешать с учредителями ордена, с папой, с правительством, с народом в целом или же с богом. Как студент-филиппинец, я ограничусь суждением о ваших обязанностях по отношению к нам, студентам. Выступая в роли попечителей народного просвещения, монахи — и, в частности, доминиканцы, которые прибрали к рукам все учебные заведения на Филиппинах, — взяли на себя обязательство перед восемью миллионами населения, перед Испанией и всем человечеством, часть коего мы составляем, заботиться о молодом поколении, о развитии его нравственных и физических качеств, чтобы воспитать народ честный, процветающий, разумный, добродетельный и благородный. А теперь я, в свою очередь, спрошу вас: выполнили ли монахи свое обязательство?

— Мы его выполняем…

— Отец Фернандес, — с укором прервал его Исагани. — Разумеется, вы можете, положа руку на сердце, сказать, что вы выполняете, но разве можете вы, не обманывая себя, сказать это обо всем вашем ордене, о других орденах? Поверьте, отец Фернандес, в беседе с человеком, которого я глубоко уважаю, мне приятней быть обвиняемым, чем обвинителем, приятней защищаться, чем нападать. Но, раз уж мы затеяли откровенный разговор, доведем его до конца! Как исполняют свой долг те монахи, которые в провинциях надзирают за школами? Они только мешают просвещению! А те, что в столице монополизировали образование и формируют умы молодежи, не допуская никаких иных влияний? Как они выполнят свою миссию? Они бросают нам жалкие крохи знаний, гасят наш пыл и рвение, унижают в нас человеческое достоинство — этот единственный стимул духа; они вдалбливают нам устарелые идеи, заплесневевшие сведения, ложные принципы, не совместимые с прогрессом! О да, чтобы кормить преступников, содержащихся в тюрьмах, правительство объявляет конкурс в поисках поставщика, способного обеспечить лучшее питание, вернее, уменьшить число погибающих с голоду. Но когда речь идет о духовной пище для молодежи, для самой здоровой части нации, для тех, кому принадлежит будущее страны, — тут уж правительство не объявляет конкурса, более того, оно ищет опору для себя именно в том сословии, которое открыто похваляется, что не желает просвещения, не желает прогресса. Что бы мы сказали о тюремном поставщике, который, интригами заполучив контракт, стал бы затем морить заключенных голодом, губить их здоровье, давая гнилую, испорченную пищу, а в оправдание говорил бы, что заключенным не подобает быть здоровыми, ибо здоровье порождает веселые мысли, веселье же исправляет людей, а ему, поставщику-де, вовсе не надо, чтобы люди исправлялись, ему выгодней, чтобы побольше было преступников? И что бы мы сказали, если бы правительство и поставщик вступили в сговор и из десяти — двенадцати куарто, которые поставщик получает за каждого заключенного, он отдавал бы правительству пять?

Отец Фернандес нахмурился.

— Обвинения тяжкие, — сказал он, — но вы нарушаете наш уговор.

— О нет, падре, я не выхожу за пределы студенческого вопроса. Итак, монахи — я не говорю «вы», ибо не смешиваю вас с другими, — монахи всех орденов стали поставщиками нашей духовной пищи. И при этом они безо всякого стыда заявляют во всеуслышание, что просвещать нас не следует, ведь этак мы можем в один прекрасный день догадаться, что мы — свободные люди! Это все равно что не давать узнику хорошей пищи из страха, как бы он не исправился и не вышел из тюрьмы. Образование для ума — то же, что свобода для человека; отсюда наше недовольство, так как монахи препятствуют образованию.

— Образование дается только тем, кто его достоин! — сухо возразил отец Фернандес. — Давать же его людям безнравственным, опустившимся — значит проституировать его.

— А почему существуют на свете опустившиеся и безнравственные люди?

Доминиканец пожал плечами.

— Пороки впитываются с молоком матери, их приобретают еще в семье… Почем я знаю?

— О нет, отец Фернандес! — пылко воскликнул юноша. — Вы просто не хотите заглянуть в пропасть, боитесь увидеть там тени ваших собратьев. Это вы сделали нас такими, каковы мы сейчас. Когда народ угнетен, он научается лицемерию; кому неугодна истина, тому преподносят ложь: тираны порождают рабов. Вы говорите: мы безнравственны. Пусть так! Хотя статистика могла бы вас опровергнуть — у нас не встретишь преступлений, какие совершаются у народов, похваляющихся своей нравственностью. Но не буду сейчас разбираться, в чем сущность национального характера и как влияет воспитание на нашу нравственность. Согласен, у нас есть недостатки. Но кто этому виной? Мы, покорно склонившие перед вами голову, или вы, в чьих руках уже три с половиной столетия находится наше воспитание? Если за три с половиной столетия скульптор сумел создать лишь карикатуру, он бездарен…