Флибустьеры

В доме царила тишина, нарушаемая лишь слабым прерывистым похрапыванием, которое доносилось из соседней комнаты. Вдруг Басилио услыхал на лестнице быстрые шаги: кто-то прошел через залу и направлялся к его комнате. Юноша поднял голову, отворилась дверь, и он с изумлением увидел перед собой хмурое лицо Симоуна.

Со времени встречи в Сан-Диего ювелир ни разу не зашел проведать Басилио или капитана Тьяго.

— Как больной? — спросил Симоун и, беглым взглядом окинув комнату, уставился на упомянутые уже брошюры — страницы в них были не разрезаны…

— Сердце работает плохо, пульс едва прощупывается, аппетита нет вовсе, — тихо проговорил Басилио, грустно улыбаясь. — По утрам обильный пот…

Он заметил, что Симоун не сводит глаз с брошюр, и, опасаясь возобновления разговора в лесу, продолжал свой отчет:

— Организм пропитан ядом, старик каждую минуту может скончаться, как от удара молнии… Самый ничтожный повод, любой пустяк, малейшее возбуждение может его убить…

— Как Филиппины! — мрачно промолвил Симоун.

Басилио стало не по себе, но, твердо решив не возвращаться к тому разговору, он продолжал, словно ничего не слышал:

— Его состояние усугубляют кошмары, постоянные страхи…

— Как наше правительство! — снова отозвался Симоун.

— Недавно он проснулся ночью, в темноте, и решил, что ослеп. Начал хныкать, кричать, что я выколол ему глаза… А когда я вошел с лампой, он принял меня за отца Ирене и назвал своим спасителем…

— Точь-в-точь наше правительство!

— Вчера вечером, — продолжал Басилио, будто не слыша, — он встал с постели и начал требовать своего любимого петуха, а петух этот уже три года как сдох. Пришлось принести ему курицу, тогда он осыпал меня благословениями и наобещал золотые горы…

В это мгновение часы пробили половину одиннадцатого.

Симоун вздрогнул и жестом прервал юношу.

— Басилио, — прошептал он, — слушайте меня внимательно, каждая секунда дорога. Я вижу, вы даже не раскрыли брошюр, которые я вам послал. Вас не тревожит судьба родины…

Юноша попытался возразить.

— Бесполезно! — перебил его Симоун. — Через час по моему сигналу вспыхнет революция, завтра уже не будет ни занятий, ни университета везде начнутся бои, резня. Я все подготовил, все продумал, успех обеспечен. А когда мы победим, все те, кто мог нас поддержать, но не поддержал, будут объявлены нашими врагами. Басилио, я пришел предложить вам выбор: смерть или блестящее будущее!

— Смерть или блестящее будущее! — машинально повторил юноша.

— С кем вы — с правительством или с нами? — настаивал Симоун. — С угнетателями или с народом? Решайте, время не ждет! Я пришел спасти вас — ведь мы связаны дорогими воспоминаниями!

— С угнетателями или с народом! — опять, как эхо, прошептал Басилио.

Потрясенный, он смотрел на ювелира полными ужаса глазами, чувствуя, что руки и ноги его холодеют. Смутные видения вихрем проносились в его мозгу: улицы, залитые кровью, стрельба со всех сторон, груды мертвых тел, раненые и (вот она, сила призвания!) он сам в халате хирурга отрезает ноги, вынимает пули…

— Правительство в моих руках, — говорил тем временем Симоун. — Я заставил его распылить свою жалкую армию, истратить и без того скудные средства в бессмысленных кампаниях, прельщая его наживой. Сейчас все эти сановники сидят в театре и безмятежно развлекаются, мечтая о приятной ночи, но, верьте мне, ни один из них уже не уснет в своей постели… В моем распоряжении полки и отряды добровольцев: одних я убедил, что восстание будет поднято по приказу генерала, другим внушил, что затеяли его монахи, кое-кого подкупил деньгами, должностями, обещаниями; но многие, очень многие движимы местью, ибо их поставили перед выбором умереть или убивать… Там, внизу, ждет кабесанг Талес, он проводил меня до самого вашего дома! Еще раз спрашиваю: вы с нами, или вы предпочитаете навлечь на себя ярость моих людей? Помните, кто в решающие минуты занимает нейтральную позицию, на того обрушивается ненависть обеих враждующих сторон.

Басилио несколько раз провел рукой по лицу, словно желая очнуться от кошмара; его лоб был покрыт холодной испариной.

— Решайтесь же! — повторил Симоун.

— Что… что мне надо делать? — спросил юноша слабым, прерывающимся голосом.

— О, ваша задача очень простая, — поспешно ответил Симоун, и лицо его осветилось надеждой. — Я руковожу восстанием и не могу отвлечься даже на час. Так вот, я даю вам отряд и прошу вас, пока власти будут отражать атаки повстанцев в разных концах города, взломайте ворота обители святой Клары и вызвольте оттуда особу, которую вы один, кроме меня и капитана Тьяго, знаете в лицо. Опасность вам не грозит.

— Марию-Клару! — воскликнул юноша.

— Да, да, Марию-Клару! — повторил Симоун, и впервые в его голосе зазвучали мягкие, человечные нотки. — Я хочу ее спасти, ради этого я остался жить, вернулся сюда… Ради этого поднимаю восстание, ибо только восстание распахнет передо мной ворота монастырей!

— Увы! — горестно развел руками Басилио. — Поздно, слишком поздно!

— Почему? — нахмурился Симоун.

— Мария-Клара умерла!

Симоун вскочил с места и кинулся к юноше.

— Умерла? — сверкнув глазами, воскликнул он.