Флибустьеры

«Дорогой мой капеллан! Только что я получил от своего начальника телеграмму где сказано: «Испанца скрывшегося доме отца Флорентино схватить доставить живым мертвым». Телеграмма, как видите, достаточно выразительная, а потому предупредите своего друга, чтобы к восьми часам вечера, когда я за ним приду, его у Вас уже не было.

Преданный Вам

Перес.

Записку сожгите!»

— Э-э… это Викторина! В-викторина! — заикаясь, пролепетал бедный дон Тибурсио. — Она с-способна потребовать моего р-расстрела!

Отцу Флорентино не удалось удержать друга, сколько он ни толковал ему, что слова «скрывающийся испанец» скорее всего относятся не к дону Тибурсио, а к ювелиру Симоуну, который два дня назад пришел сюда раненый и попросил приюта. Дон Тибурсио не слушал никаких доводов: в телеграмме говорится о нем, все это козни доньи Викторины, она решила заполучить его живым или мертвым, как писал ему из Манилы Исагани. И несчастный Улисс покинул дом священника, чтобы спрятаться в хижине дровосека.

Отец Флорентино ни на миг не сомневался, что испанец, которого разыскивают, — это Симоун. Ювелир явился без слуг, сам нес свой сундучок, вид у него был мрачный, одежда в крови. За всем этим, несомненно, крылась тайна! Священник принял гостя с присущими филиппинцам радушием и любезностью, не задавая лишних вопросов; вести о манильских событиях еще не дошли до этого глухого уголка, и почтенный отец Флорентино терялся в догадках. Самым вероятным представлялось ему, что с отъездом генерала, который был другом и покровителем ювелира, враги Симоуна, все, кого он притеснял, оскорблял, воспрянули духом и потребовали возмездия, и временный губернатор распорядился отнять у Симоуна нечестно приобретенные богатства. Вот он и бежал! Но откуда раны? Может быть, он пытался покончить с собой? Или это месть врагов? Или попросту — следствие неосторожности, как уверял сам ювелир? Или же он получил раны, спасаясь от преследования властей?

Последнее предположение казалось наиболее правдоподобным. Его подкрепляли и присланная утром телеграмма, и решительность, с которой Симоун сразу же отказался воспользоваться услугами врача из главного города провинции. Он допустил к себе только дона Тибурсио, и то с явным недоверием. Отец Флорентино спрашивал себя, как должен он поступить, когда гражданские гвардейцы придут арестовать Симоуна. Состояние больного тяжелое, ему нельзя двигаться, тем паче куда-то ехать… Но в телеграмме сказано «живым или мертвым»…

Отец Флорентино перестал играть и подошел к окну. Океан был пустынен — ни лодки, ни паруса. Нет, этот путь не годится! Вдали виднелся необитаемый островок, но он лишь напоминал старику о его одиночестве и придавал океанским просторам еще более пустынный вид. О, бесконечность порой так гнетет душу!

Отец Флорентино пытался разгадать смысл грустной, иронической улыбки, с которой Симоун выслушал известие о предстоящем аресте. Что означала эта улыбка? А потом, когда он сказал Симоуну, что придут за ним только в восемь вечера, тот опять улыбнулся, еще более грустно и иронически! Как это понять! Почему Симоун не думает о побеге?

На память ему приходили слова святого Иоанна Златоуста из речи в защиту евнуха Евтропия:[194] «Никогда еще не было столь уместно сказать: суета сует и всяческая суета!»

Да, всего неделю назад Симоун был богат, могуществен, внушал всем страх и почтение. И вот, низвергнутый, гонимый, как Евтропий, он ищет убежища, и не у церковного алтаря, а в убогой хижине бедного филиппинского священника, затерянной в глуши лесов, на безлюдном берегу океана! Суета сует и всяческая суета! Не пройдет и нескольких часов, как этого человека арестуют, стащат с постели, на которой он лежит беспомощный, не посмотрят на его тяжкие раны! Враги хотят его заполучить живым или мертвым. Как спасти его? Где взять проникновенные слова константинопольского епископа? И ему ли, жалкому священнику-филиппинцу, надеяться на силу своего красноречия, ему, чье смирение тот же Симоун в дни своей славы поощрял и ставил в пример?

Отец Флорентино уже забыл, как холодно принял его ювелир, когда, два месяца тому назад, он пришел с просьбой заступиться за Исагани, попавшего в тюрьму из-за своей горячности; забыл он и о том, сколько стараний приложил Симоун, чтобы ускорить свадьбу Паулиты, эту злополучную свадьбу, из-за которой Исагани впал в глубокую меланхолию, внушавшую опасение его дяде; обо всем забыл отец Флорентино, он думал лишь о состоянии больного, о долге гостеприимства и с мучительным напряжением искал выхода. Должен ли он спрятать ювелира, помешать исполнению приказа властей? Но самого-то Симоуна, видимо, это не тревожит, он улыбается…