Флибустьеры

Спору положили конец новые известия. Грабители были схвачены и дали важные показания. С ними-де встретился тулисан Матанглавин (так звали теперь кабесанга Талеса) и провел их в Санта-Меса, где скрывалась вся банда. У тулисанов был план напасть на монастыри и дома богачей… Командовать должен был испанец, высокий, смуглый, седой человек; он говорил, что действует по приказу генерала, своего большого приятеля, уверял, что к ним присоединятся артиллеристы и несколько полков, так что бояться, мол, нечего: тулисанов помилуют, и они получат третью часть добычи. Но сигнал — пушечный выстрел — в назначенное время не раздался, и тулисаны, решив, что их обманули, разошлись — кто домой, а кто обратно в горы, — клянясь расправиться с испанцем, который их подвел уже второй раз. Тогда они, то есть пойманные грабители, решили заняться делом на свой страх и риск и напали на ближайшую виллу, намереваясь честно отдать седому испанцу две трети добычи, если он потребует.

Судя по приметам, таинственный испанец был Симоун; это показалось невероятным, грабителей обвинили во лжи и за столь кощунственную клевету подвергли всевозможным пыткам, вплоть до электрической машины. Однако в тот же день вся Эскольта заговорила об исчезновении ювелира, а когда в его доме нашли ящики с порохом и множество патронов, показания грабителей обрели видимость правдоподобия. Дело стало совсем таинственным и запутанным, говорили о нем шепотом, покашливая, испуганно озираясь и обрывая речь на полуслове; охали, сокрушались… Те, кто был знаком с ювелиром, ходили с вытянутыми лицами и не могли опомниться от удивления; каждый стал припоминать случаи, которые прежде прошли незамеченными. Да, тут было от чего потерять голову.

— Еще дешево отделались! Кто бы мог подумать…

Вечером Бен-Саиб, набив карманы револьверами и патронами, отправился к дону Кустодио. Ученый муж был поглощен составлением проекта о мерах против американских ювелиров. Прикрыв рот ладонями, он шепнул на ухо журналисту несколько слов.

— Да ну? — заметно побледнев, воскликнул Бен-Саиб и схватился за карманы.

— И где бы его ни нашли…

Вторую половину фразы дон Кустодио передал выразительным жестом: изобразив, будто держит в руках ружье со штыком, сделал вперед два выпада и при этом присвистнул.

— А бриллианты? — спросил Бен-Саиб.

— Если они окажутся при нем…

И он снова перешел на язык жестов; растопырив пальцы правой руки, сделал ими вращательное движение, напоминавшее не то взмах веера, не то крылья ветряной мельницы, которые ловко загребают под себя воображаемые предметы. Бен-Саиб также ответил пантомимой: вытаращил глаза, округлил брови и с жадностью втянул губами воздух, словно это был не воздух, а некая питательная среда.

— Фффф!!!

XXXVII Тайна

Все становится известным.

Несмотря на все предосторожности, кое-какие сведения просочились, правда, обрывочные и искаженные. Они-то и были предметом беседы, которая происходила вечером следующего дня в доме сеньора Оренды, богатого ювелира, проживавшего в промышленном предместье Санта-Крус. Собрались близкие друзья, и все говорили только об одном. Не играли в карты, не музицировали, и крошка Тинай, младшая дочка ювелира, скучала в одиночестве, перебирая свои ракушки. Ну что за охота взрослым судачить о всяких нападениях, заговорах, ящиках с порохом! Заглянули бы они лучше в ее коробочки — сколько в них красивых ракушек, и все как будто подмигивают ей, улыбаются своими полуоткрытыми створками, просятся в большую коробку. Даже Исагани, который всегда играл с ней и всегда так забавно проигрывал, теперь будто и не замечает ее. Нахмурив брови, Исагани молча слушал уже знакомого нам Чичоя. Момой, жених старшей из девиц Оренда, хорошенькой, бойкой насмешницы Сенсии, отошел от окна, где обычно простаивал вечера, любезничая со своей невестой. Это привело в сильное раздражение попугая, который жил в клетке, подвешенной над окном, и был домашним любимцем, так как по утрам приветствовал всех красноречивыми признаниями в любви. Сама капитанша Лоленг, деятельная, умная капитанша Лоленг, хоть и сидела перед раскрытой конторской книгой, но не проверяла счетов, ничего не записывала, не смотрела на кучки жемчуга и бриллиантов, разложенные на подносе; забыв о всех делах, она внимательно прислушивалась к разговору. Ее супруг, почтенный капитан Торингой (то есть Доминго), — счастливейший из супругов, кому только и забот было что наряжаться, вкусно есть, гулять и болтать с приятелями, меж тем как вся семья усердно трудилась, — даже он не пошел, как обычно, в гости; затаив дыхание, он слушал потрясающие новости, которые рассказывал худощавый Чичой.

А послушать было что. Чичоя послали к дону Тимотео отнести заказ: пару бриллиантовых сережек для новобрачной. Попал он в то время, когда разбирали беседку, в которой накануне ужинали самые важные персоны.

— Ну и дела! — говорил Чичой, позеленев от волнения и делая страшные гримасы. — Пачки пороха под полом, на крыше, под столом, в сиденьях повсюду порох! Счастье, что никто из рабочих не курил!