Читаем Флибустьеры полностью

Одни молча созерцали проплывавшие мимо берега, другие играли в карты или беседовали под мерный стук лопастей, под громыханье машины, шипенье пара, плеск воды, пронзительные свистки парохода. В углу вповалку, точно трупы, лежали спавшие или пытавшиеся уснуть китайцы - разносчики товаров; они были бледны от качки, из полуоткрытых ртов текла слюна, одежда взмокла от пота.

Лишь несколько юношей - студентов, судя по их белоснежным костюмам и учтивым манерам, - отважно прогуливались от кормы к носу и обратно, перескакивая через корзины и ящики. Радуясь предстоящим каникулам, они то вспоминали забытые законы физики и обсуждали работу машины, то увивались за юной воспитанницей колледжа и за продавщицей буйо с накрашенными губамп и гврляидой жасмина на шее, нашептывая им на ужо словечки, от которых девушки краснели и прикрывали яйца пестрыми веерами.

Два студента, не принимая участия в этих беспечных шалостях, стояли на носу и беседовали с пожилым господином, державшимся очень прямо и горделиво. Этих юношей, по-видимому, все впали и уважали, о чем говорило почтительное отношение к ним других пассажиров. Тот, что постарше, одетый в черное, был студент-медик Басилио, завоевавший известность добротой к больным и искусным врачеванием. Его товарищ, помоложе годами, но выше ростом и более крепкого сложения, звался Исагани; он был "поэт", то есть выпускник Атенео*, удостоенный награды ва стихи. Это был юноша особого склада, почти всегда молчаливый и необщительный. Беседовал же с ними богач капитан Басилио, возвращавшийся из Манилы, где он делал кое-какие закупки.

- У капитана Тьяго все по-прежнему, сударь, - говорил ему, покачивая головой, студент-медик. - Никак не желает лечиться... Кое-кто посоветовал ему послать меня в Сан-Диего* иод предлогом, что надо присмотреть ва домом. На самом же деле он просто хочет, чтобы никто не мешал ему курить опиум.

Под "кое-кем" студент разумел отца Ирене, большого приятеля и главного советчика капитана Тьяго, доживавшего последние дни.

- Опиум - одна из язв нашего времени, - наставительно ваметил капитан Басилио с пафосом римского се-"

ватера. - Его внали и древние, но они им не злоупотребляли. Пока у нас были в почете классические науки, - заметьте это, юноши, - опиум применялся только как лекарство, не так лж? Ну скажите на милость, кто больше всех курит опиум? Китайцы! Китайцы, которые словечка ие знают по-латыни! Ах, если бы капитан Тьяго посвятил себя изучению Цицерона!..

На его гладко выбритом лице эпикурейца изобразилось самое классическое негодование. Исагани внимательно смотрел на него: этот господин явно тосковал по античным временам.

- Но вернемся к вашей Академии испанского языка, - продолжал капитан Басилио, - Уверяю вас, ничего из этого не выйдет...

- Что вы, сударь, мы со дня на день ждем разрешения, - возразил Исагани, - Отец Ирене, которого вы, наверно, видели наверху, получил от нас в подарок пару гнедых лошадок и пообещал уладить дело. Он должен поговорить с генералом.

- Напрасный труд! Ведь отец Сибила против!

- Пусть против! Для того-то он и едет в Лос-Баньос к генералу, уж там без боя не обойдется.

И студент Басилио выразительно стукнул одним кулаком о другой.

- Все понятно! - рассмеялся капитан Басилио. - Но если вам и дадут разрешение, откуда вы возьмете средства?..

- Они у нас есть, сударь. Каждый студент вносит один реал.

- Ну, а где вы найдете преподавателей?

- Они тоже есть - частью филиппинцы, частью испанцы.

- А помещение?

- Макараиг, богач Макараиг дает нам один из своих домов.

Капитану Басилио пришлось сдаться - эти юноши предусмотрели все.

- А вообще-то, - снисходительно сказал он, - идея вовсе недурна, да-с, недурна. Раз уж латынь теперь не в чести, пусть хотя бы изучат испанский. Вот вам, тезка, доказательство того, что мы идем вспять. В мои времена основательно учили латынь, так как книги у нас были латинские; вы тоже немного занимались ею, но книги у вас уже не латинские, а испанские. И этот дивный язык мало кто знает. "Aetas parentum pejor avis tulit nos nequiores!" [Отцы были хуже дедов, а мы и вовсе никчемны! (лат.)] - сказал Гораций.

Молвив это, капитан Басилио удалился, величавостью напоминая римского императора. Юноши улыбнулись.

- Ох, уж эти мне старики! - шутливо вздохнул Исагани. - Всюду им мерещатся препятствия. Что ни предложи, во всем видят одни изъяны, а достоинств не замечают. Никак им не угодишь!

- Зато с твоим дядей он отводит душу, - заметил Басилио, - оба так любят толковать о былых временах...

Кстати, что сказал дядя насчет Паулиты?

Исагани покраснел.

- Прочел мне целую проповедь о том, как надо выбирать невесту... А я ему ответил, что в Маниле нет второй такой, как Паулита, - красавица, образованна, сирота...

- Богата, изящна, остроумна, один только недостаток - тетка у нее сумасбродная, - со смехом прибавил Басилио.

Исагани тоже рассмеялся.

- А знаешь ли ты, что эта самая тетушка поручила мне разыскать ее супруга?

- Донья Викторина? И ты, конечно, обещал это сделать, чтобы она приберегла тебе невесту?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза