Флибустьеры

Грянул дружный залп хохота, постепенно сменившегося тяжеловесным, гнетущим и настороженным молчанием. Нас с интересом разглядывали. Пьяницы вызывающе тыкали заскорузлыми пальцами и что-то смеясь комментировали собутыльникам.

Власов невозмутимо водил головой в поисках свободного стола. Солдаты, сжав рукояти автоматов, напряженно замерли. Наконец Власов увидел самый дальний, спрятанный в углу стол, за которым сидели трое изрядно выпивших флибустьеров. Полковник, играя тростью, направился к столу. Солдаты, шаг в шаг, — за ним.

— Занято, — вызывающе объявил один из троицы — широкоплечий громила, с красным рубином, покачивающимся в мочке уха. Его серые грязные волосы были стянуты на затылке оранжевой лентой.

Власов, скривившись, осторожно взял молодца за косичку и приподнял над столом. Пират удивленно и широко раскрыл глаза. Власов улыбнулся и профессиональным хуком отправил корсара в угол зала. Корсар стукнулся о стенку, сполз на пол и уснул. Друзья пострадавшего схватились за рукояти ножей, но не успели вмешаться — солдаты выдернули их из-за стола, молча пронесли через таверну и выкинули на улицу.

Молчание в таверне стало осязаемым, так бывает перед бурей, когда природа замирает в настороженном безмолвии, а по небу начинают плясать малиновые зарницы. Мы расселись за освободившимся столом. Власов посмотрел в сторону трактирщика и ударил кулаком по столу, сметая на пол кружки, миски, кости. Тишину сменил ропот удивления, пронесшийся по залу.

— Эй, человек, вина и еды, — звучно приказал «полковник Блад».

Трактирщик не торопился, а из-за соседнего стола поднялся долговязый франт, в белом камзоле, украшенном малиновой перевязью. Букли завитого белого парика падали на плечи и спину, распространяя по залу дорогой парфюм. Он подошел к нашему столику, улыбнулся, подкрутил тонкие ухоженные усики и демонстративно подбоченился. Из-за красивого, лимонного цвета, пояса торчали две рукояти пистолей, инкрустированные крупными жемчужинами, на бедре в ножнах висел широкий палаш.

— Господа, вы обидели моих людей, — франт вызывающе посмотрел на Власова. — Вы должны заплатить штраф и убраться из этого трактира, — долговязый хищно улыбнулся. Я понял, почему он шепелявил — у него не было двух передних зубов, как у нашего поп-певца Шуры. — Вам крупно повезет, если в будущем я вас больше не увижу.

— Иди к черту, — ответил Власов. — Хозяин, вина и мяса, не заставляй нас ждать!

Улыбка франта стала шире:

— Господа, если вы так несведущи и глупы, я должен раскрыть свое имя…

— Ну, раскрывай, как тебя зовут? — Власов устало вздохнул.

— Лолонуа, — горделиво объявил франт.

— А-а-а, — протянул Власов, — так это ты тот тип, который отказался платить губернатору Ожерону за гостеприимство и безопасность?

Лолонуа положил ладони на пистолеты.

— Это у тебя тридцатипушечный фрегат «Роза ветров»?

Лолонуа торжественно кивнул и произнес:

— Убирайся, грех убивать слепого, но от любого греха можно откупиться, купив папскую буллу.

Власов снял очки, положил их на стол. Задрав рукав, взглянул на часы.

— Хочу сказать, Лолонуа, что у тебя нет больше старого тридцатипушечного корыта под именем «Роза ветров».

— Что?

С моря донесся взрыв. Стены таверны вздрогнули, посетители бросились к окнам и дверям — посмотреть, что случилось. Расталкивая пиратов, Лолонуа побежал к выходу.

— Приготовились, — процедил сквозь зубы Власов.

Лолонуа обернулся. Длинная тень протянулась к нашему столу, вырастая из светлого прямоугольного провала дверного косяка. Пираты, стоящие рядом, мигом раздались в стороны.

Глаза и лицо франта были такого же цвета, как и камзол с париком — белыми от ярости и бешенства.

— Смерть собакам! — взвыл Лолонуа, выхватывая из-за пояса тяжелые кремневые пистоли.

Власов оказался быстрее. Выстрел его «пушки» вышвырнул в дверной проем тело пирата, лишенное головы. Я закрыл глаза, такие зрелища не для меня, в свое время я насмотрелся их предостаточно. И я не то чтобы боюсь кровавых картин — я их ненавижу. Коротко прогрохотали автоматы…

Выстрелы сменила робкая тишина…

Резкий стук кулака по столу.

— Хозяин, черт тебя дери, ты что, прирос к стойке? Вина и мяса! Сергей Петрович, не расстраивайтесь, пираты, сами знаете, — отбросы общества. Одному Богу известно, сколько они загубили невинных душ. В них нет ничего святого. Такой век. Как говорят: «Век мой, зверь мой, кто сумеет заглянуть в твои зрачки». Их смерть — ничто для истории, а нам необходимо показать себя и зарекомендовать в этом обществе крутыми парнями, с которыми лучше не шутить. Здесь уважают силу и характер.

Я открыл глаза.

— А вам это нравится? — В таверне, кроме нас, никого не было. К нашему столу спешили мордатый бармен, одноногий повар-китаец и трое официанток с подносами, доверху груженными снедью и бутылками с вином.

— Однажды дядя показал мне, как крестоносцы брали Иерусалим…

— Да? Это интересно… — Власов впился зубами в баранью ногу.

— Они сжигали на центральной площади города трупы, чтобы потом извлечь из горячей золы проглоченные или спрятанные в одежде драгоценности, после чего шли молиться к Господнему Гробу.