Флибустьер

— Скажу, что надо попробовать, — ответил я. — Если все будет именно так, то почему бы и нет?!

— Не сомневайся, это уже отработанная операция, обогатимся все, если не случится ничего чрезвычайного, — сказал Батист де Буажурдан.

— А что может случиться? — поинтересовался я, чтобы понять, почему передумал обогащаться мой предшественник, существование которого не вызывало у меня сомнений.

— Судно может утонуть — и мы все потеряем, — ответил командир драгунского полка.

Потеряют, конечно, все, но кто-то всего лишь жизнь, а кто-то заработанное чужим трудом. Впрочем, я тоже потеряю только деньги и другое имущество, а не жизнь, как члены моего экипажа.

25

Пятнадцать лет назад в Лондоне был Великий пожар. Пожары в столице Англии случаются постоянно. Этот, наверное, получил свое название за то, что выгорела большая часть города. Следов почти не осталось. В столицах пожарища обживаются быстро, потому что слишком многие не желают быть провинциалами. Не знаю, каким был город перед пожаром, но теперь почти все дома из камня и кирпича. В сравнение с тем, каким был Лондон много лет назад, он стал намного больше, но в сравнение с тем, каким он станет в будущем, намного меньше. То, что сейчас называется Лондоном, будет лишь его историческим центром. Мост, связывающий берега Темзы, всего один. Порт ниже него. Улицы такие же грязные, со сточными канавами, в которые прямо из окон выплескивают помои и содержимое ночным горшков. Поскольку теперь людей здесь живет намного больше, вонь стала, как бы помягче выразиться, очень трудно переносимая, может быть, с непривычки. Улицы стали шире, поэтому помои или содержание ночного горшка, выплеснутое из окна, может не долететь до тебя. В центре по королевскому указу все дома от четырех этажей. Ближе к окраинам встречаются трех- и двухэтажки, но одноэтажные не попадались. Появились стеклянные витрины. На многих магазинах, кроме вывесок с названием, еще и рисунок, указывающий на специализацию: лимон у торговца фруктами, ананас у кондитера, два или три негритенка у торговца табаком и сигарами, три сахарные головы и корона у бакалейщика, три ключа у скобаря, чайник у медника… Многие здания доживут почти без изменений до двадцать первого века, так что за возможность постоянно соприкасаться с историей придется платить отсутствием современных удобств. В будущем в некоторых домах ванные комнаты будут размером с телефонную будку. Впрочем, главная перемена в будущем случится не в зданиях, а в головах. В семнадцатом и в предыдущие века бандитами и пьяницами были в основном мужчины, а затем пальма первенства постепенно перейдет к английским женщинам.

Как-то вечером в двадцать первом веке прогуливался я по Лондону. Была у меня такая дурная привычка. Считал, что она помогает лучше почувствовать город. Вот и почувствовал. В том месте не горели два фонаря подряд. Две девицы, облаченные в черные короткие кожаные куртки и юбки и высокие ботинки с белыми шнурками, стояли у стены и курили. В тусклом красноватом свете от тлеющих сигарет их лица показались мне симпатичными.

— Эй, придурок, дай пару монет! — облав меня многодневным перегаром, потребовала ближняя, когда я проходил мимо.

На английском языке я весело сказал, что и с кем она должна сделать, чтобы получить пару монет, и пошел дальше. Точнее, сделал пару шагов и спиной почувствовал опасность. Детство и юность на Донбассе выработали у меня некоторые инстинкты, которые не раз спасали жизнь. Я резко наклонился и качнулся вперед, делая шаг. Целили в голову, но, благодаря моим действиям, попали в верхнюю часть спины и вскользь. Развернувшись, увидел, как вторая бейсбольная бита, словно бы рывками, приближается к моей голове. Я успел выкинуть левую руку, защитить голову. Удар был такой силы, что череп наверняка бы треснул, а боль такой, что меня перемкнуло. В мужские игры играют по мужским правилам. Бил в пятак, на полную силу. Впрочем, я не выцеливал и не отмерял, действовал на автомате, подчиняясь инстинкту самосохранения и бешенству. Два удара — и две обнаглевшие, пьяные телки, уронив биты, легли под стеной. Добивать этих тварей не стал, хотя желание было пропорциональное боли в руке. Только биты забрал и выбросил в реку. На следующее утро в новостях по всем телеканалам показывали две сине-красно-черные морды невинных ангелочков, избитых свихнувшимся, пьяным поляком. Я потирал перебинтованную, опухшую, сине-красно-черную руку и думал, что эти два ангелочка уж точно в чертей больше никогда не будут играть, а поляки и так постоянно отгребают от англосаксов ни за что, однако с неистребимым мазохизмом продолжают набиваться в друзья.