Флибустьер

Но у меня было еще и золото достойных граждан города Нанта, около трех килограмм. В сопровождении Жака Буше и еще одного матроса, которые несли, держа за боковые латунные ручки, экспроприированный у испанского плантатора сундук с драгоценным металлом, я отправился на монетный двор. У обоих охранников было по кутлассу, а у индейца еще и пистолет, заткнутый за кожаный пояс, который поддерживал его почти истлевшие штаны. Стрелял Жак из пистолета очень метко, иногда даже лучше, чем я из своего с нарезным стволом. Само собой, и я был вооружен шпагой. В Нанте мне нарассказывали ужасов про английских бандитов. Точно такие же рассказы я слышал о французских бандитах от англичан и испанцев.

Никто на нас не напал. Все уступали дорогу знатному человеку со слугами. Больше внимания уделяли не сундуку, а индейцу. Особенно потешались над его штанами. Во время перехода через Атлантику я приказал сшить Жаку Буше рубаху и штаны из старой парусины, чтобы в Европе ходил в обновках, но индеец в Нанте обменял их на вино. На одной из улиц почти в центре города нам повстречался довольно упитанный мужик с безволосой грудью, на котором из одежды было только чугунная сковорода на голове и полотенце, обмотанное вокруг пояса и прикрывающее стыд. Без набедренной повязки его бы сразу повязали и, выпоров, закрыли на пару месяцев за нарушение общественного порядка. А вот про сковороду никаких законов нет, так что можно в ней бегать. Мужик истошно орал: «Покайтесь! Покайтесь!». В чем именно следовало покаяться, не признавался. Страдающие нарциссизмом умеют придумать повод для удовлетворения своей потребности в повышенном внимании. В двадцать первом веке это бы называлось перфомансом, проявлением высочайшей культуры, а в семнадцатом веке народ темный, в искусстве не рубит, поэтому крутит палец у виска и смеется. Каким-то образом углядев индейца, мужик остановился перед ним и радостно заулыбался, словно встретил близкого родственника, если не по крови, то по духу. Жак Буше продолжал движение, отказываясь признавать родство. Мужик не расстроился, побежал дальше, призывая покаяться.

— А в чем надо покаяться? — спросил я сапожника, который стоял на пороге своего дома-мастерской и улыбался, глядя вслед нарциссу.

— В грехах наших! — весело ответил сапожник. — Иначе попадем в ад, на сковороду, что у него на башке!

Меня вот тоже интересует вопрос, хватает ли на всех грешников сковород, какого они размера и где их делают?!

Располагался монетный двор в комплексе трехэтажных зданий, огражденных высоким каменным забором. Возможно, часть зданий служили для каких-то других целей, я видел только верхушки глухих стен домов с высокими крышами и трубами, из которых шел черный, угольный дым. Угольной крошкой, пылью и сажей здесь засыпаны все улицы, из-за чего мне казалось, что опять попал на Донбасс. В порту сразу несколько судов большого водоизмещения выгружали уголь, который на телегах и арбах развозили по всему городу. Лесов вокруг Лондона почти не осталось, только охраняемые королевские. Возле широких ворот во двор и двери в здание без окон на улицу стояло по паре солдат с аркебузами и палашами. За дверью было просторное приемное отделение с дубовыми лавками вдоль боковых стен. Сидел там всего один человек, мужчина средних лет, судя по одежде, когда-то принадлежавший к среднему классу, если не выше, а теперь, судя по красному с синими прожилками носу алкаша, стремительно катящийся вниз. В дальней стене была зарешеченное окно с широкой «кормушкой», сейчас запертой. По ту сторону окна стоял стол с двумя весами, большими и маленькими, возле которого сидел лысый тщедушный мужчина лет пятидесяти и что-то записывал в толстый талмуд гусиным пером, макая его в зеленую стеклянную чернильницу, которая там, где были чернила, казалась черной.

Я постучал пальцем по стеклу.

Клерк сразу перестал писать, открыл кормушку и произнес:

— Доброе утро, мистер! Что желаете?

— У меня есть золото, хочу получить за него серебро, — согласно инструкции, тихо молвил я условную фразу.

— Монетами? — задал клерк обычным голосом уточняющий вопрос.

— Нет, можно слитками или ломом, — ответил я, уже не скрываясь.