Флибустьер

Я подхожу к планширю, прислушиваюсь. В тумане звуки кажутся вялыми, словно разбухли от влаги. Действительно, кто-то задает ритм. Слова разобрать не могу, но звучат они через равные промежутки времени и произносит их явно англичанин.

— Спускайся на пушечные палубы и передай мой приказ зарядить карронады картечью, а пушки ядрами, открыть порты и приготовиться к стрельбе. Целиться на звук, — приказываю я шкиперу и поворачиваюсь к боцману, который стоит у грот-мачты — на своем боевом посту: — Иди на бак, возьми топор и будь готов быстро перерубить якорный канат.

Вооруженные мушкетами матросы без команды становятся на левом борту возле планширя и внимательно всматриваются в туман. Там не видно ни черта, но голос приближается. Весь экипаж фрегата ждет. Тягостное ожидание — вот основная составляющая морского боя.

— Вон, — шепчет Гильом де Сарсель, стоящий справа на расстоянии метра два, и показывает рукой в туман.

Я пытаюсь разглядеть в той стороне баркас или небольшое суденышко, но ничего не вижу. Только когда поднимаю взгляд выше, замечаю верхушку мачты с марсом, реем и стеньгой, как бы обрезанной сверху туманом. Кажется, что мачта парит в тумане сама по себе — фрагмент Летучего Голландца. Этот фрагмент перемещается почти параллельно нам. Английский корабль, наверное, соскучившись без дела, ищет цель.

— На опердеке, первые пять карронад целятся на голос, остальные — левее мачты. На гондеке все целятся в корпус левее мачты, — тихо приказываю я.

Мой приказ передают по цепочке комендорам. Через несколько секунд так же возвращается доклад, что все орудия готовы к бою.

— Залпом пли! — командую я.

Грохот двадцати двух орудий, ударивший по ушам, и запах сгоревшего пороха, ударивший в ноздри, наполняет мое тело смесью торжества и восторга, словно я уже победил, потопив вражеский корабль. На самом деле я не вижу, куда попали картечь и ядра и попали ли хоть куда-то, кроме морской воды. Черный дым смешиваются с туманом, образовав гигантское серое облако, которое, как мне чудится, замирает на месте, закрыв собой мачту вражеского корабля. Из-за звона в ушах не слышу, продолжают ли грести на баркасе. Проходит минута, вторая, третья… С обеих пушечных палуб докладывают, что готовы к стрельбе, но не видят цель.

Я тоже не вижу, но на всякий случай командую:

— Не меняя прицел, огонь!

Второй залп добавляет черного дыма в серое облако, делая его темнее и как бы плотнее, тяжелее. Проходит минут пять, исчезает звон в ушах, но цель по-прежнему не видна и не слышна. Если баркас перестал буксировать, то за время, прошедшее после первого залпа, корабль должно снести приливом нам в корму, убрать из зоны обстрела.

Я жду еще минут десять, после чего приказываю:

— Порты закрыть, но пушки не разряжать!

Так и не пострелявшие мушкетеры отходят от фальшборта, усаживаются на крышки трюма, возле ростров, на которых стоят баркас и катера, или просто на палубу. Обсуждают, попали или нет? Сторонников первой точки зрения намного больше. Французы считают себя победителями даже тогда, когда им всего раз указали, что они проиграли. Такая информация им доходит только со второго, а то и третьего раза. В двадцать первом веке они всегда будут выигрывать в футбол, но не всегда с красивым счетом.

Благодаря туману, больше до наступления темноты никто не пытался атаковать нас. Там, где должен был быть наш флагман, слышалась стрельба из пушек, но не долго, и в той стороне, где был наш авангард, тоже прозвучали несколько залпов. С наступлением ночи прилив сменился отливом, фрегат, описав на якорном канате полукруг, развернулся носом в ту сторону, где днем был вражеский флот. Это постегивало к проявлению героизма. И задул восточно-северо-восточный ветер силой балла три. Туман он до конца не разогнал, но появилось много просветов.

В той стороне, где должен был быть наш флагман, загорелись два белых фальшфейера. Их изготавливают из смеси пороха и муки в пропорции восемь к трем, которую заворачивают в плотную бумагу.

— Флагман приказывает сниматься с якорей, — расшифровал для меня Гильом де Сарсель.

— Сниматься с якоря и что дальше? — задал я вопрос.

— Пока не вижу фонари, — виноватым тоном, будто причина в его зрении, а не в тумане, ответил лейтенант королевского флота.

— Ладно, подойдем к флагману и узнаем, — решил я.

Идти к «Королевскому солнцу не пришлось. К нам прибыл посыльный с приказом адмирала. Он был на четырнадцативесельном рабочем катере с «Королевского солнца». Сперва баркас приняли за брандер и приготовились достойно встретить. К счастью, раньше, чем мои мушкетеры начали стрелять, с катера прокричали, что свои. Да и для брандера он был маловат и не нагружен горючими веществами. На баке стоял племянник адмирала, напудренный и наряженный, словно явился на бал-маскарад.

— Едва не проскочил мимо вас, случайно заметил. Ни черта не видно из-за этого тумана! — пожаловался он, отказавшись подниматься на борт фрегата.

— Благодаря туману не видно нашего поражения, — сказал я.