Флаг миноносца

"Что происходит с полком? - в сотый раз спрашивал себя Арсеньев. Может быть, действительно нельзя было разбавлять наш Краснознаменный морской дивизион новыми людьми? Нет - можно было. Бои под Шаумяном и Гойтхом, переход первого дивизиона через Лысую гору доказывают, что боеспособность не понизилась. Трудно здесь, в Шапсугской, - голодно, грязно, холодно, но разве "кораблю в степи" было легче? Может быть, я сам не дорос до командира полка? - думал Арсеньев. Откинув ложную скромность, он признавался себе, что и это неправда. - Неужели все дело в отсутствии Яновского?"

Частично причина была, конечно, и в этом. Никто не умел лучше Владимира Яковлевича поддержать людей в трудную минуту, а главное показать им, что даже самые незаметные дела каждого бойца - часть большого коллективного подвига подразделения, части, фронта - всего вооруженного народа. Конечно, нелегко людям, привыкшим к активным действиям, топтаться четвертый месяц на одном месте. Наступательный порыв созрел. Идея наступления и разгрома врага выкристаллизовалась уже в сердцах, и теперь бездействие еще больше угнетает бойцов. А тут еще этот Дьяков, неспособный даже поговорить по-человечески с матросами и командирами.

Начальник политотдела, видимо, имел крепкие связи в Политуправлении фронта. После того как его мотострелковая бригада была разбита, полковник - командир бригады - попал под суд, а комиссар Дьяков отделался понижением. Впрочем, не такое уже это понижение - попасть со стрелковой бригады на отдельный полк РС.

Разговор с Дьяковым завершил этот неприятный день. Арсеньев собирался обедать, когда, тяжело ступая, вошел в его землянку начальник политотдела. Он вытащил из-за борта меховой венгерки бутылку водки и молча поставил ее на стол. Обедали сосредоточенно, изредка перебрасываясь короткими фразами. Арсеньев злился на себя за то, что пьет с Дьяковым, но отказаться было неловко. Дьяков, чавкая, обсасывал баранью кость. Его серые рябые щеки заблестели от жира. После второго стакана Арсеньев помрачнел еще больше, а Дьяков, наоборот, обрел красноречие.

- Кто я был до войны? - разглагольствовал он. - Никто! А теперь я живу. Пусть не на бригаде, черт с ней. У нас хорошая часть, Сергей Петрович. Жить можно!

Арсеньеву было противно слушать. "Вот начнется наступление. Тогда посмотрим, как тебе понравится!" - мысленно ответил он.

- Да, кстати, - Дьяков отодвинул от себя пустую тарелку и вытер губы тыльной стороной ладони. - Часть наша - отличная, но некоторые позорят. Разболтались, понимаешь! Отдаю в трибунал сержанта Косотруба.

- Старшину Косотруба? - Арсеньев с трудом удержался, чтобы не сказать: "Да кто же тебе это позволит?"

- Ну, старшину, - поправился Дьяков. - Сейчас это не имеет значения. Быть ему рядовым в штрафной роте. Понимаешь, кинулся на меня, двоих бойцов чуть не убил...

Слух о том, что Косотруба отдают под суд, быстро распространился в полку. Валерка отнесся к этой близко его касающейся новости с великолепной небрежностью.

- Об чем речь? - спросил он своих взволнованных друзей. - Что вы панику наводите? Кто это позволит? Капитан третьего ранга? - он хотел сказать, что Арсеньев не позволит отдать под суд его - моряка с лидера "Ростов", прославленного разведчика.

Разговор происходил в домике, занятом полковой разведкой. Валерка сидел на старинной деревянной кровати времен Лермонтова, который, говорят, побывал в этих местах. Рядом с Косотрубом сидели его дружки Журавлев и Иргаш. Людмиле, как гостье, предоставили единственную табуретку. Остальные примостились кто где - на ящиках, канистрах и прямо на полу, застланном плащ-палатками. Из дивизиона пришел Шацкий. Он остался стоять у дверей и даже не расстегнул шинель.

- Иди к командиру полка и расскажи, как было, - настаивал Шацкий, не жди, чтоб написали приказ.

Косотруб, со свойственной ему меткостью, отправил щелчком окурок в дверку открытой печи:

- Не могу беспокоить командира полка личными вопросами.

В глубине души он опасался, что Арсеньев не заступится за него.

- А пошлют в штрафную - так там тоже можно бить фрицев. Вот, только не знаю, кому из вас оставить гитару.

В комнату с шумом вошел Рощин. Бросив на кровать фуражку, он расстегнул шинель и уселся на край стола. Рощин приехал час назад, но знал уже обо всем, так как успел поговорить с капитаном Ермольченко. Этот капитан, недавно прибывший в полк, временно был назначен начальником полковой разведки. Положение складывалось неблагоприятно. Арсеньев не стал слушать ни Николаева, ни Бодрова, явившихся с ходатайством в пользу Косотруба. Был уже отдан приказ об аресте разведчика, но почему-то с этим делом медлили.

- Ты должен обратиться к генералу! - заявила Рощину Людмила. - Он тебя любит неизвестно за что. Расскажи ему все начистоту.

Рощин не успел ответить, как появился вахтенный командир Баканов. За ним шли двое матросов с винтовками.

- Все ясно. Барахло брать с собой? - спросил Косотруб.

- Пока - без. Оружие сдай Журавлеву. Он остается вместо тебя. Баканов кивнул на дверь. - Пошли!